Подавив гордость, Габриель упал на колени перед окном.
— Я хочу сказать тебе, что ты прекрасней всех, красота твоя сияет ярче солнца, губы твои слаще нектара…
— Ты не чувствуешь того, что говоришь! — воскликнула Нина с явным раздражением и изменившимся выражением лица.
— Я произнес то, что ты желала слышать, — ответил он. — И сделаю все, что бы ты ни попросила. Если тебе нужна чья-то жизнь, возьми мою.
— Ты готов умереть ради нее? — недоверчиво спросила Нина. — Готов пожертвовать столетиями ради крошечной жизни этой смертной женщины?
— Да.
— Значит, ты страдаешь теперь еще сильней, чем я себе представляла, — задумчиво отметила она и, сверкнув черными юбками, растворилась во тьме.
Габриель смотрел туда, где она только что стояла, тихо проклиная святую воду, мешавшую ему преодолеть барьер и последовать за Ниной.
— Кому-то из нас придется выйти, — сказала Сара следующим вечером. — Ты можешь долго обходиться без пищи, но Морис и я должны что-то поесть.
Габриель кивнул. Она сказала правду. Три дня прошло с полночного визита Нины. Сара отправила в театр записку, объявив, что больна и не может участвовать в спектаклях. Морис сообщил, что его призывают семейные обстоятельства.
Нервы у всех были на пределе.
— Составь список, и я пойду, Сара, — отозвался Морис.
— Но благоразумно ли это? — спросила она, переводя взгляд с одного на другого.
— Он защитит тебя лучше, чем я, — сказал Морис.
«Он прав, — подумала Сара, — но кто защитит Мориса?»
— Мы должны пойти все вместе, — предложила она.
Габриель уставился в черноту окна, взвешивая все «за» и «против». Пойти всем сейчас или дождаться утра и отправить за покупками Мориса? Но что, если кто-нибудь из подручных Нины прорвется в дом утром, когда Мориса не будет, а он будет лежать беспомощным? Кто защитит Сару тогда?
— Идем все, — решил Габриель. — А после ужина отправимся к оружейнику. Я хочу, чтобы у вас было чем защититься от Нининых подручных.
— Пистолеты? — Сара покачала головой. — Не думаю, что смогу выстрелить в кого-то.
— Он прав, — твердо сказал Морис. — Нина объявила нам войну, и мы должны уметь защищаться.
— Ты когда-нибудь стрелял, Делакруа? Морис дерзко глянул на Габриеля:
— Нет, но способен научиться.
Габриель кивнул. Этот молодой человек с каждым днем нравился ему все больше. Пусть он и был балетным танцовщиком, но в нем не было ничего трусливого и изнеженного.
Часом позже они выбрались поужинать в небольшой ресторанчик неподалеку от квартиры Сары. Габриель сидел вдали от окна, но все время оглядывался, пока Сара с Морисом поглощали ростбифы со сложным гарниром. За столом они почти не разговаривали.
Покончив с едой, они отправились к оружейнику, который поначалу отказывался им открыть, отговариваясь поздним часом. Но Габриель позвенел перед ним золотыми моне-
Тами, и их пустили. Оружейник остался доволен визитом, продав за десять минут три пистолета.
От оружейника они пошли в продуктовую лавку, где Сара накупила еды на несколько дней.
Когда они вернулись домой было около девяти часов. Не успел Габриель снять плащ, как уже почувствовал неладное. Он успел выстрелить единственный раз, когда на него внезапно выскочили шесть огромных уродов. Они затащили его в гостиную и облили с головы до ног святой водой, затем связали руки и ноги толстыми цепями. В довершение ко всему, один из уродов положил ему на грудь тяжелый серебряный крест.
Морис упал без сознания, получив удар в затылок. Очнувшись, он обнаружил, что связан и лежит лицом в пол рядом с Сарой. Рядом находился один из приспешников Нины. В воздухе стоял кислый запах крови.
Сара вскрикнула, и тогда один из уродов заткнул ей рот кляпом и быстро натянул на голову мешок, взвалив затем ношу на плечо. Выскочив через открытую дверь, он растворился в темноте. Остальные поспешили за ним. Портьера над дверью взмыла и опала, дверь захлопнулась.
Габриель лежал, не в силах пошевелиться, в то время как святая вода, просачиваясь через одежду, начинала жечь его кожу. Распятие, величиной с ладонь, давило на него, как могильная плита, и он едва дышал. Кожу пощипывало и обжигало.
Взревев от боли, он проклял себя и Нину.
Но худшее было еще впереди, потому что скоро ему передалась паника Сары. Так ясно, словно стоял рядом, он видел, как два урода опускают ее в черную дыру. Он слышал ее заглушенные вскрики, когда они заложили дыру толстым слоем дерна, похоронив Сару заживо. Он видел, как она пытается разорвать веревки, впивавшиеся ей в руки и ноги. Грязная тряпка забивала ей рот, мешая вырваться наружу крикам ужаса. Густой запах сырой земли и страха заполнил его ноздри.
«Габриель! Габриель! Помоги мне! О, умоляю, помоги!»
Крики ее рвали ему сердце и душу.
Не обращая внимания на собственную боль, он пытался сдвинуться, сбросить с себя крест, но все было бесполезно.
Не в силах помочь ни себе, ни ей, он лежал, слыша ее крики, мольбы, чувствуя ее ужас. Шли часы, силы оставляли ее, голос звучал хрипло и слабо. Он ощутил в полной мере ее ужас, когда по руке Сары прополз червь. Снова и снова он слышал свое имя, ее мольбы, обращенные к нему.
Он пытался войти в ее сознание и заговорить с ней, но был слишком слаб и терял силы с каждой минутой, ее ужас оглушал его, блокируя мозг.
Он глянул в окно и понял, что до восхода остается всего несколько часов. Когда солнечные лучи проникнут через окно, они испепелят его плоть.
От ужаса, что он сгорит заживо, его передернуло. Габриель закрыл глаза, изнемогая от боли, и вдруг… или ему это лишь показалось? Он услышал стон.
— Делакруа?
Новый болезненный стон был ему единственным ответом.
— Морис, ты слышишь меня?
— Да… да.
Тоненький луч надежды замаячил перед Габриелем.
— Мне нужна твоя помощь. — Следующий стон в темноте. — Они забрали Сару, — сказал Габриель.
— Что… я., могу?
— Ты можешь дотянуться до меня?
— Я… попытаюсь.
Минуты шли. Долгие минуты, полные агонии, пока Морис медленно, дюйм за дюймом, приближался к Габриелю,
— Крест, — сказал Габриель голосом, осевшим от боли, — сними его с меня.
Казалось, прошли часы, прежде чем Морису удалось собрать силы, чтобы поднять руку и столкнуть распятие. Наконец Габриель был свободен. Он с облегчением закрыл глаза, чувствуя, как возвращаются силы. Он удалил из сознания все, кроме ненависти и гнева, сосредоточившись на одной цели, стараясь подчинить ей свое тело. Это подействовало, и в следующую минуту напряжением мускулов он разорвал стягивавшие его цепи.
Добравшись до кухни, Габриель снял одежду и обувь и смыл с себя следы святой воды. Кожа его была местами обожжена, кое-где до кроваво-красного мяса. Ему нужна была кровь. Пошатываясь, он отправился в спальню Сары, где на миг закрыл глаза, вдыхая ее запах. Он нашел там широкую черную рубашку и брюки, затем, вернувшись в кухню, надел ботинки и двинулся в гостиную, где облачился в плащ.
Морис без движения лежал на полу, и Габриель опустился возле него на колени. Тот был очень плох и едва дышал, череп сзади был разворочен, волосы пропитались кровью.
— Делакруа?
Морис медленно приподнял веки:
— Что будет с Сарой?
— Я найду ее.
— Ты… похож… на мертвеца.
— Я и есть мертвец, — безразлично отозвался Габриель.
Кривая усмешка исказила губы Мориса.
— Я… кажется, тоже…
«Нет никакого смысла лгать ему, — подумал Габриель. — Делакруа осталось жить, в лучшем случае, несколько минут».
— Моя кровь… — прерывисто прошептал Морис. — Возьми ее… разыщи Сару…
Габриель качнул головой. Несмотря на бушевавший в нем голод и раны, нуждавшиеся в исцелении, он не мог воспользоваться кровью Мориса. Теперь не мог.
— Сделай это, — настаивал Морис.
— Ты готов умереть?
Морис уставился на Габриеля, зная, о чем тот думает и что хочет предложить ему.
— Ты… можешь… спасти меня?
Габриель помедлил. При иных обстоятельствах несколько капель крови вампира могли бы вернуть Мориса к жизни, но сейчас он был слишком близок к могиле, чтобы это средство могло подействовать.