— Если пожелаешь.
— А если бы тебе снова пришлось выбирать, ты бы согласился стать тем, кем являешься теперь?
Габриель уставился в окно, ища ответа в своем сердце. Выбрал бы он снова ту же участь? Он подумал о том, сколько успел повидать за три с лишним столетия, и о муках вечного одиночества, о непроходимой пропасти, лежавшей между ним и остальным человечеством. Между ним и женщиной, которую он любил.
Габриель медленно покачал головой. За триста пятьдесят лет он не передал свой черный дар ни одному из смертных.
— Я не знаю, — искренне ответил он. — Ты должен решить сам, пока не поздно.
— Мое спасение… ослабит тебя?
— Да.
И Морис сделал свой выбор. В Габриеле заключался единственный шанс Сары на спасение. Не стоило терять время.
— Возьми… мою кровь… — Голос Мориса становился все слабее. — Спасай… Сару…
— Раз ты так хочешь, — пробормотал Габриель, и так как жизнь Сары зависела от этого, он склонил голову к шее Делакруа с намерением исполнить его просьбу.
Габриель мысленно проник в сознание Мориса, успокаивая и отвлекая его, в то время как вонзился клыками в плоть несчастного. Делакруа обмяк в руках Габриеля, и в следующий момент сердце его билось уже очень медленно, еле срабатывая, кровь уходила из тела вместе с жизнью.
Перед тем как сердце Мориса дрогнуло в последний раз, Габриель отпрянул, наблюдая, как свет уходит из глаз молодого человека, слушая, как последнее дыхание отлетает от его уст, а вместе с ним и душа.
Поднявшись, Габриель промокнул платком губы, вытирая кровь.
— Прости меня, — порывисто прошептал он. Лишь бы не было слишком поздно для того, чтобы спасти ее.
ГЛАВА XXVI
За полчаса до рассвета Габриель перенес тело Мориса на окраину Парижа и оставил в аллее. Утром полиция обнаружит его. Смерть молодого человека припишут одному из рядовых нападений грабителей, которые нередки в этой отдаленной части города.
Вернувшись на квартиру Сары, он тщательно счистил кровь с одежды и, завернувшись в плащ, спрятался под кроватью, чтобы переждать время до наступления ночи.
Погружаясь в дневную летаргию, он не переставал думать о Саре, ища в своих мыслях что-нибудь ободряющее, что-то такое, чем бы он мог поддержать ее, и не находя ничего. Он не мог даже пробиться к ней — или Нина уже убила ее, или она была без сознания.
— Держись, Сара, — шептал он, — я иду.
Она открыла глаза в черноту. Мерзкая тряпка забивал рот, она едва дышала, не могла сглотнуть. Бесконечная тьма, молчание, начиненное невыразимым ужасом. Было ли это похоже на безысходную немоту, в которую погружался Габриель? Но нет, он говорил, что его погружение сродни смерти-ни мыслей, ни снов.
Земля под ней была холодной и сырой. Она вздрогнула, когда по руке ее проползло какое-то насекомое. Она даже не могла кричать.
Как долго находится она в этой дыре? Ее оставили здесь умирать?
Сару передернуло от ужаса, когда она представила себя заточенной в могиле без еды и питья. Ее ждет голодная смерть, тело ее превратится в живой скелет, она сойдет с ума, а дальше черви пожрут то, что от нее останется.
Она прогнала от себя этот кошмар, пытаясь сосредоточиться на мысли о Габриеле. Он непременно должен прийти к ней, если только не убит, не уничтожен…
Она вспомнила зомби, атаковавших ее квартиру, и впервые подумала о Морисе. Жив ли он?
Возможно, она, вкупе с Габриелем, стала причиной его смерти. Неужели и ей суждено умереть в этой проклятой земляной норе?
Ночь теперь или день? Сара прислушивалась изо всех сил, стараясь уловить хоть какой-нибудь звук, подсказавший бы ей, что она не одинока. Пусть придут хотя бы эти отвратительные уроды, похитившие ее!
Она пыталась закричать, позвать на помощь, но не могла издать даже стон.
«Габриель, умоляю, помоги мне! Габриель, кто-нибудь, умоляю, умоляю, помогите!»
Слезы катились по щекам Сары, она молила, чтобы кто-нибудь спас ее, пока еще не поздно, пока не настал ее последний миг.
Он двигался через ночь, подобно тени, лицо бесстрастное, глаза пылают жаждой мести. Кровь Мориса бушевала в его жилах, он был полон жизненного тепла, был так близок к жизни и ее свету.
Он глубоко втянул ноздрями воздух, отыскивая среди тысяч запахов тот, что принадлежал Саре, только ей одной.
Новый приступ гнева овладел им, когда он уловил тяжелый аромат духов Нины, к которому примешивался запах немытых тел.
Понадобилось меньше часа, чтобы отыскать место, куда переправили Сару. Как и в первый раз, это было все то же старинное кладбище. Он был даже слегка разочарован неизобретательностью Нины.
Но у него не было времени предаваться эмоциям. Подручные вампирши выросли перед ним из тумана с запавшими, завернутыми к переносице мертвыми глазами. На этот раз он был готов к встрече, и меньше чем через минуту отвратительные зомби лежали у его ног.
А затем с видом королевы появилась Нина в развевавшемся по ветру платье из черного шелка. Волосы блестящим водопадом спадали ниже талии. Лицо в свете полной луны сверкало белизной. Глаза излучали непререкаемую власть, голод и неумолимую жажду мести.
— Я здесь! — воскликнул он, и его голос эхом отдался среди каменных надгробий. — Я здесь, здесь, здесь…
Он упорно не отрывал глаз от Нины, одновременно пытаясь учуять присутствие Сары, и на его скуле дрогнул мускул, когда он уловил ее запах и вместе с ним ужас, парализовавший ее.
— Я почти сожалею о твоем приходе, Джанни, — ответила Нина. — Ничего не поделаешь, придется убить тебя.
— Отмени свое решение. — Он небрежно скользнул по ней взглядом, излучавшим бесстыдный вызов. — Отпусти Сару, и я сделаю то, что ты желаешь.
— Я уже говорила, теперь слишком поздно.
— Для таких, как мы, поздно не бывает, не так ли?
— И как долго, Джанни, как долго ты намерен задержаться со мной?
— Сколько ты пожелаешь.
— Сто лет? Тысячу?
— Как ты захочешь.
— В прошлый раз ты стоял передо мной на коленях, не желаешь ли повторить?
— Да, дорогая, как тебе будет угодно.
— Мне угодно.
Подавляя гордость и горечь, Габриель медленно опустился перед Ниной на колени.
— Начинай, Джанни, — потребовала Нина. — Я хочу услышать от тебя разные ласковые словечки. — Голос ее обволакивал его, словно туман.
— Ты самая прекрасная и желанная женщина в мире. Я не знал ни одной лучше тебя. Блеском своим ты затмеваешь солнце. Голос твой источает мед, губы твои слаще тончайших вин…
— Ты издеваешься надо мной!
— Я говорю правду.
— Лжец! Если бы твои слова были правдой, ты бы давно был со мной, в моих объятиях, вместо того чтобы умолять меня о жизни несчастной смертной женщины.
— Нина, даже вампир не может противиться любви. Я не отрицаю моих чувств к Саре, но знай, я исполню все, что пожелаешь, лишь бы ты отпустила ее.
— И ты готов стать моим здесь, теперь?
— Да, красавица, но только после того, как ты освободишь Сару.
— И тогда ты вернешься вместе со мной в Италию и поклянешься не возвращаться во Францию до тех пор, пока эта балеринка жива?
— Да.
Глаза Нины засверкали, как раскаленные угли, но в следующий миг она смягчилась, глядя на мужчину, склоненного у ее ног. Он ничуть не изменился и был таким же, как несколько столетий назад, когда она знала его в Италии. Такой же юный, мужественный и прекрасный, те же темно-серые глаза и нежная смугловатая кожа. За целое тысячелетие она не встретила никого другого, кто бы так бесконечно притягивал ее, так зажигал ее кровь.
— Говори мне правду, Джованни, потому что я почувствую, если ты солжешь. Есть ли в твоем сердце истинное влечение ко мне?
— Нет.
Нина кивнула, как если бы ожидала услышать это.
— Стало быть, твое наказание будет очень долгим, Джанни, — отметила она, — потому что я потребую к себе полного твоего внимания, каждой минуты твоего бодрствования. Ты станешь моим рабом и будешь угадывать любое мое желание, чтобы удовлетворить его. А не сумеешь угодить мне, я вернусь сюда и исполню то, что задумала. — Она пронизывала его взглядом. — Ты все понял?
— Да.
— Тогда встань и поцелуй меня, чтобы закрепить нашу сделку.