Вернувшись в спальню, Сара увидела, что ее одежда куда-то испарилась, а вместо нее лежит пеньюар из розового бархата.
Пробегая пальцами по нежной поверхности, она вдруг поняла, что ткань ей как будто знакома на ощупь. И это было очень странное ощущение, потому что пеньюар стоил дороже всего ее гардероба. Она посмотрела по сторонам, а затем, не в силах противиться своему желанию, надела его. Прикосновение мягкой ткани к коже было таким приятным. Чувствовалось, что это очень дорогая и роскошная вещь.
Она едва успела запахнуть пеньюар, как раздался стук в дверь.
— Сара?
— Да.
— Не желаешь спуститься и выпить бокал вина?
— Да, спасибо.
Она открыла дверь и увидела его стоящим в холле все в тех же черных джинсах и майке. Сара глянула на его босые ноги. В том, что ни на ней, ни на нем не было обуви, ей почудилось что-то невероятно интимное. И эта мысль заставила ее покраснеть.
Глаза Габриеля озарились каким-то чувством, которое она не смогла определить. А затем он отвернулся и пошел вниз. Толстый белый ковер заглушал их шаги, когда она спускалась за ним, а затем прошла через другой холл в комнату с высоким потолком.
Пока он разливал вино, она огляделась. Большой мраморный камин занимал одну из стен. Пламя в нем плясало, весело потрескивали дрова. Огромная хрустальная люстра, напомнившая ей одну, виденную когда-то в театре, свешивалась в потолка. На полу был такой же толстый белый ковер, что и в обоих холлах. «Белые ковры, — отстранение подумала она, — как ему удается содержать их в чистоте?» Темно-зеленые шторы закрывали
Окна.
Мебели не было, не считая старинного дубового стола, огромного мягкого кресла с зеленой обивкой и большого телевизора.
Изящный арочный проем вел во внутренний зал, отделанный черным мрамором.
Габриель, внимательно изучая ее лицо, подал ей бокал вина. Он чувствовал ее нервозность, вызванную незнакомой обстановкой и тем, что она была наедине с ним, и думал, что бы ей сказать ободряющее.
Принимая бокал, Сара пробормотала «спасибо». Она снова огляделась кругом, гадая, почему на стенах нет ни картин, ни зеркал, ни часов. В этой комнате не чувствовалось души хозяина.
— Ты… давно здесь живешь?
— Несколько месяцев.
— Очень красивый дом. Габриель пожал плечами. Он купил дом вскоре после приезда в Лос-Анджелес и остался равнодушным к словам агента о том, что эта недвижимость принадлежала одной очень известной, но склонной к затворничеству кинозвезде. Он купил дом по той простой причине, что зеленеющие вокруг холмы сразу напомнили ему родную Италию.
— Ты женат?
— Нет.
Она не могла не заметить бесконечную печаль и одиночество, прозвучавшие в одном этом слове.
— Разведен?
— Нет.
— Живешь с кем-то? Он нахмурился:
— Нет, почему ты спросила?
— Но… эта комната… спальня… впрочем, это не мое дело.
Он поймал ее взгляд и не отпускал.
— Я отделал ее для тебя.
— Для меня? Но как? Почему?
— Я знал… — Он помедлил. — Я надеялся, что однажды ты придешь сюда.
— Но ведь мы знакомы лишь несколько недель!
Он пожал плечами:
— Деньги помогают все делать быстро. В шкафу ты найдешь одежду для себя.
Сара отступила назад, чувствуя, что попала внезапно в чуждый и непонятный ей мир. Она вспомнила старый французский фильм — там отец продал свою дочь чудовищу. Девушка жила в роскоши, но ощущала себя несчастной пленницей.
Она поспешно прогнала это детское воспоминание. Габриель совсем не похож на чудовище, и она может оставить его дом, когда пожелает. Разве не так?
Но тут Сара увидела огромную тяжелую дубовую дверь в конце смежного холла. Она была не меньше девяти футов в высоту. Зачем ему такая дверь? Чтобы надежнее укрыться от внешнего мира? Чтобы не выпустить ее отсюда? Она тут же обозвала себя излишне впечатлительной дурочкой, хотя и не могла избавиться от мысли, что заточена здесь навсегда, как красавица Изабель из сказки. Но, по крайней мере, ее «чудовище» было писаным красавцем.
— Я хочу домой.
Он помедлил, словно желая возразить, а затем кивнул.
— Я провожу тебя.
— Нет.
— Сара…
Он шагнул к ней, простирая руки, но она быстро вывернулась, забыв о бокале, который держала в руках, и вино выплеснулось через хрустальный край на белый ковер, оставляя на нем кроваво-красные разводы.
Словно обезумев, она понеслась через длинный, отделанный мрамором холл к входной двери. Схватившись за круглую латунную ручку начала крутить ее вправо и влево, но тщетно. Переполненная страхом, Сара выронила бокал, разбившийся на тысячу осколков. Она продолжала тянуть дверную ручку, слезы страха и унижения текли по ее лицу.
Руки его тяжело легли ей на плечи.
— Сара! Сара! — Он осторожно развернул ее и с нежностью привлек к себе на грудь.
Однако ей показалось, что она оказалась в стальных объятиях дикого барса.
— Послушай меня, я не причиню тебе ни малейшего вреда. Клянусь.
Габриель смотрел на нее сверху вниз, и неподдельный ужас, отразившийся в ее глазах, ударил ему в сердце словно кинжалом. Неожиданно он освободил ее и отступил на несколько шагов назад.
— Я не причиню тебе вреда, — снова сказал он. — Умоляю, верь мне. Ты свободна уйти.
— Дверь… она не открывается… я хочу выйти, пожалуйста, отпусти меня…
Габриель медленно подошел и, стараясь не коснуться ее, отпер дверь.
— Моя машина стоит на въезде, — сказал он.
Сара моргнула, глядя в его глаза:
— Ты даешь мне свою машину?
— Уже поздно, — ответил он голосом, свободным от эмоций. — Я не хочу, чтобы ты возвращалась домой одна.
— Что бы я ни делала, вас это не касается.
Он склонил голову в молчаливом согласии, а затем, вытащив из кармана связку ключей, передал их ей.
Он был самым настойчивым, самым загадочным и красивым мужчиной из тех, что она когда-либо встречала. Так думала Сара, подходя к его машине. «Ягуар». Новенький, сверкающий «ягуар». Нет, она не могла упустить такую замечательную возможность, особенно вспомнив о своей шестилетней «старушке», стоявшей в гараже дома.
Она повернула ключ зажигания, и мотор ожил. Сара медленно ехала домой, гадая, что произойдет, если она позволит машине катить и катить все дальше, оставляя позади злосчастное прошлое. Что может поджидать ее в новой неизведанной жизни, если она теперь позволит себе окрылиться надеждой? Какая новая жизнь может быть у нее в Монтане, Колорадо или на Аляске?
Она немного потешила себя этой мыслью. Можно было бы продать «ягуар», сменить имя, начать заново свою жизнь… Но нет, она напрасно обнадеживала себя — убежать недостаточно, она нигде не сможет скрыться от своих воспоминаний.
Добравшись до дома, Сара вывела старую машину на въезд, а «ягуар» поставила в гараж.
В гостиной она бросила ключи от машины на кофейный столик, не переставая думать о Габриеле. Какой чудак может так запросто одолжить незнакомке свою машину ценой в семьдесят тысяч долларов? Он даже не спросил, когда она доставит машину назад.
Она взглянула на пеньюар, в который все еще была одета. Кому он принадлежал? Он сказал, что не женат и не разведен. Тогда это вещь какой-нибудь его давнишней подружки? Она провела рукой по нежному бархату.
«Я отделал ее для тебя».
Его голос, проникновенный, чувственный, прозвучал эхом в ее сознании. Он отделал комнату в своем доме для нее. Может быть, для нее он купил и этот пеньюар? Как же он тогда узнал, что розовый — ее любимый цвет?
Усевшись на диване, Сара быстро переключала телеканалы, не желая больше думать ни о Дэвиде и Натали, ни о Габриеле.
Однако ей не удавалось сосредоточиться на поздней программе. Это была изумительная романтическая комедия с участием Джина Уайлдера, но она не испытывала желания смеяться и была далека от романтических переживаний. Сара прыгала по каналам, пока не остановилась на музыкальной программе в стиле кантри. Послушав ее недолго, она спросила себя, почему эти песни столь печальны. Девять из них были об утерянной любви, о любви долгой и неустанной. «Возможно, целый мир несчастен, — подумала она. — Возможно, бесконечное счастье не существует ни для меня, ни для других».