— Привет, Фомич, заходи, что ты топчешься как бедный родственник? — крикнул он, увидев посетителя. Только давай быстрее, у меня сегодня встреча с новым архиереем, с тобой-то мы всегда поговорим. Ох, а рожа-то у тебя хуже, чем у Льва Александровича! Это дело необходимо срочно исправить, и спорить не пытайся! Знаю, что ты не опохмеляешься, но считаю, что твой взгляд на данную проблему глубоко ошибочный и отражает узость и заскорузлость твоего мышления, обусловленную длительным нахождением в среде религиозных фанатиков и психически незрелых личностей.
Уполномоченный налил Ивану Фомичу водки, а тот, по опыту зная, что если откажется — разговора не будет, залпом ее выпил.
— Вот и молодец, опять на человека стал похож. Теперь давай рассказывай, зачем пришел.
— Да вот по поводу нового архиерея пришел. Чего про него слышно?
— А что слышно? Я же с ним еще не встречался — как бы не понимая, о чем идет речь, ответил Николаев.
— Да все ты понимаешь, Тимофей Иванович, — раздраженно сказал председатель ревизионной комиссии. — Ведь наверняка созванивались с уполномоченным, где он до нас был.
— Созванивался. Но я предпочитаю иметь свое суждение о людях.
— Ну что ты, Тимофей Иванович, как неродной, — скривился Иван Фомич. — Давай выпьем, что ли, да и расскажешь мне о нем. Ведь нам нужно все же иметь представление, что за человека прислали…
— Безнаказанно пить на рабочем месте в неограниченных количествах имеет право только Лев Александрович, потому что он наша городская достопримечательность, ценный этнографический материал отмирающего мира «бывших» центральной России. А архиерей тебе чего сдался? Ведь ты вроде неверующий?
— Ну, Лев Александрович говорит, что он может прихожан настроить на перевыборы двадцатки…
— Надо же, какой великий мыслитель, — засмеялся уполномоченный. — А кто им даст разрешение на эти перевыборы?
— Старосту горисполком без выборов утвердил…
— Вот именно, что горисполком утвердил, я зарегистрировал, а мнения двадцати двуногих атавизмов, оставшихся нам в наследие от эпохи суеверий и мракобесия, которые перегрызлись между собой из-за того, кто из них главнее, никто не собирался спрашивать, так что пришлось государству самому выбирать… Да и что можно про эти мнения сказать? «Выбери меня» в двух словах. Лев Александрович просто сам хочет старостой быть, мы бы и не против, он нам больше Александра Береникина нравится, но он слишком уж колоритный. Ему объяснили, а он все надеется, видимо, на что-то и мутит воду.
— Думаешь, что он из-за этого разговор завел? — с облегчением спросил Иван Фомич. — Я-то тоже сперва не придал значения, он пьяный еще и не такое наболтать может, а вот Саша с Зоей испугались, сходи, говорят, к Тимофею Ивановичу…
— У кого рыльце в пушку — тот всего боится, — засмеялся уполномоченный. — Ладно, Фомич, ты не обижайся, но мне, правда, некогда.
Иван Фомич вышел из кабинета успокоенный. Ему было безразлично, останется Александр старостой или им будет Лев Александрович. Да ведь и не изменится даже и здесь ничего. Главное, что их устоявшемуся мирку вроде бы ничего не угрожает.
Архиепископ Феодор проснулся как обычно в шесть утра. В маленькой комнатенке было душно, и он открыл окно. Большую часть жизни он прожил в таких вот домах «без удобств», но последние восемь лет жил в квартире, где были и газ, и водопровод, и канализация, и газовая колонка, и ванна, даже телефон. А к хорошему быстро привыкаешь. Телефон, кажется, и здесь есть в кабинете… В квартире живет его младший сын с женой и дочерью. Все восемь лет совместного проживания, пусть даже и в трехкомнатной квартире, непросто дались и архиерею, и его сыну-инженеру, по странному стечению обстоятельств направленному на завод в город, куда его отец был назначен управляющим епархией. Еще более странным было то, что положительную советскую семью (а сын не разделял веру отца) поселили в одной квартире с епископом, а ведь он может дурно влиять в религиозном плане на них и, тем более, на их несовершеннолетнюю дочь. Хотя невестка не раз говорила подругам, что живут они хуже, чем в обычной коммуналке… Архиепископ Феодор подозревал, что все не так просто, его Коля неслучайно так дружит с майором КГБ Яковом, который часто бывает у него в гостях. Не хотелось самому себе в этом признаваться, но своими излишне для атеистической страны религиозно окрашенными проповедями, попытками препятствовать закрытию храмов архиерей привлек к себе внимание соответствующих структур, а его сын как сознательный советский гражданин обрек себя и свою семью на кучу вынужденных неудобств, чтобы родное государство знало, не замышляет ли против него что-нибудь неспокойный архиепископ… «Уж лучше бы он работал в КГБ, так ведь было бы честно и нормально, стал бы майором, как Яков, быть офицером для мужчины — неплохой путь. А так…», — с досадой думал архиерей.