— Кто же будет новым Первосвятителем нашим, владыко святый? — важно поглаживая бороду, в который раз уже спрашивал Кувин.
— Думаю, Лука Иванович, что митрополит Пимен.
— А правда ли говорят, что может стать митрополит Никодим? — встревала в разговор Зина Жабова.
— Все может быть.
— А правда ли говорят, что владыка Никодим решил богослужение перевести на коммунистический лад и даже митрополичью мантию носит красного цвета?
— Я об этом не слышал.
— А почему же Вас, владыка, не изберут? — спрашивала Жабова.
— Ну, тебе же уже объясняли, — недовольно говорил Кувин. — Потому что владыка Феодор — борец за чистоту веры православной, а власти нашей безбожной нужен такой Патриарх, чтобы в рот им смотрел и во всем по их указке поступал. Разве мыслимо было бы такое безобразие, как у нас в соборе, если бы наш владыка был Патриархом?
— Немыслимо.
Архиепископ Феодор слушал это в который раз, и все равно ему было приятно, что хотя бы какие-то люди, как он искренне полагал, «по-детски верующие», считают, что он и на самом деле может возглавить Русскую Православную Церковь.
— Ну, Патриархом я, конечно, не стану, — не спеша говорил он. — Но вот выступить на Поместном Соборе против того безобразия, которое сейчас творится в приходском управлении, я выступлю. Не знаю, будет ли иметь значение мое скромное слово …
— Всенепременно будет, — с жаром почти хором воскликнули Жабова и Крысова. — Да кто же вас, владыко святый, может не послушать! Только анчутки лупоглазые!
— Поистине подвижник вы, владыко, — важно сказал Кувин. — Не боитесь нападок властей безбожный за борьбу вашу за чистоту веры православной.
— Я уже немолод, — сказал архиепископ. — Но считаю своим архипастырским долгом вернуть приходское положение в России в то состояние, в котором оно было до реформы 1961 года.
— Великое дело это и важное, — с чувством произнес Кувин. — Но кому, как не вам — истинному архипастырю — по силе это?
— Вот только пусть наступят перемены, мы уж всем покажем, этим негодяям из исполнительных органов и попам — их прихвостням. Не только в соборе, но и на приходах ответят они за все свои безобразия, за неуважение к вам, владыко! — начала мечтать Жабова.
Тут некстати в разговор встряла монахиня Нимфодора, которая попросила архиерея разъяснить ей один богословский вопрос, который давно ее волновал. Матушку очень занимало в Евангелии событие, когда Христос изгнал из бесноватого демонов в свиное стадо, после чего все стадо бросилось в море и погибло. Монахине очень жалко было свиней, и ей не верилось, что один человек может представлять большую ценность, чем целое свиное стадо. Владыка терпеливо разъяснил ей, что каждая душа человеческая бесценна, ее нельзя даже сравнивать с какими-то животными или материальными вещами. Думая подобным образом, матушка уподобляется жителям гадаринским, которые не радовались исцелению бесноватого, а печалились о своих свиньях и просили Господа покинуть их местность.
— Вот ты, матушка, тоже свиней больше, чем людей, любишь! — встряла Крысова.
— Точно-точно, так оно и есть, — подтвердила Жабова.
— Чёй-то больше? Я ко всем одинаково отношусь, — возразила монахиня Нимфодора.
— Хватит вам, бабы, пустое молоть, отвлекаете владыку от дел его церковных! — рассердился Кувин.
Подобных бесед в кабинете архиепископа Феодора прошли десятки. По этой причине очень многие посетители из отдаленных приходов так и не смогли попасть к нему на прием.
Май 1971 года. Тимофей Иванович Николаев и Николай Ильич Петров сидели в кабинете уполномоченного, пили водку и чай с лимоном и обсуждали архиепископа Феодора. Поначалу его деятельность их устраивала: он собственными руками разрушал свой авторитет и наживал себе врагов. Но в преддверии Поместного Собора ситуация изменилась. Конечно, тщеславное желание архиерея стать Патриархом вызывало у них только смех. Но агентура докладывала, что неуправляемый владыка желает выступить на Соборе с резкой критикой существующей системы приходского управления и с призывом вернуться к положению, существовавшему до 1961 года. Оба доложили об этом своему начальству. Из Москвы пришел приказ: провести воспитательную работу, а если не поможет, то не допускать до участия в Соборе.
— Ну, так что, Тимофей Иванович, беседовали вы с ним? — лениво спросил Петров, запивая водку горячим сладким чаем.
— Беседовал, но толку никакого. Еще пообещал в Совет на меня написать жалобу, что я стесняю его не только гражданские свободы, но еще и права как делегата Поместного Собора говорить на нем то, что он считает нужным.