Этому пересмотру хочет служить предлагаемое религиозное размышление. Осмысление, в духе христианской веры, жизненно–исторического опыта связано в нем с моей общей философской интуицией метафизического реализма — в противоположность не только материализму и позитивизму, но и всякому отвлеченному идеализму — и с религиозным пантеизмом, для которого Бог не только трансцендентен своему творению, но одновременно и имманентно присутствует в нем как Его вечная основа и животворящее начало. Отсюда вытекают основные положения моей книги. Утверждение практически давно забытой и отвергаемой истины о таинственной силе греха в мире сочетается с верой в положительную ценность мира как творения Божия и выражения, в его первозданной основе, самого священного существа Бога. Это сочетание ведет, с одной стороны, к ясному различению между абсолютной Христовой правдой, превосходящей всякое земное устройство и доступной только сверхмирным глубинам человеческого духа, и ее всегда несовершенным земным воплощением — иначе говоря, между сущностным спасением мира и его ограждением от зла; и, с другой стороны, к усмотрению природы нравственного творчества как драматического богочеловеческого процесса оздоровления мира через внедрение в него его божественной первоосновы и борьбу с темным человеческим своеволием. В ясном, одновременно смиренном и ответственном осознании этих истин я вижу единственный исход от бедствий, от которых страдает современное человечество.
Пусть все, что есть одностороннего, субъективного и ложного в моем размышлении, развеется, как дым, никого не соблазнив. Но пусть то, что в нем есть от подлинной, т. е. Божьей правды, поможет другим так, как помогло мне.
С. Франк
Лондон, ноябрь 1945 г.
ВСТУПЛЕНИЕ
«СВЕТ ВО ТЬМЕ»
В таинственном прологе Евангелия от Иоанна есть один стих, в котором к общей трудности понимания присоединяется еще неясность буквального смысла, и объяснение которого издавна и доселе затрудняет комментаторов. И притом это место имеет существенное значение, так как входит в состав символического описания метафизического смысла христианского откровения: оно говорит об отношении между светом божественного Логоса и миром. Это есть Ев. Иоан. 1, 5. По–гречески оно гласит: «και τό φως έν τη σκοτία φαίνει, και ή σκοτία αύτό ού κατέλαβεν».
Ближайшим образом загадочность этого места определяется двусмыслием слова «κατέλαβεν». Глагол καταλαμβάνω обычно по–гречески означает «воспринимать», «улавливать», «усваивать» (в физическом или духовном смысле), но он может означать также — «охватывать», «захватывать», «настигать» (при погоне), в конечном смысле — «овладевать», «побеждать». Что хотел сказать евангелист после слов «И свет во тьме светит»? Согласно одному толкованию, идущему от Оригена, он повествует здесь о непобедимости света в его борьбе с тьмой: свет, раз воссияв в мире, неодолим для тьмы — тьма не «объяла его»; духовное солнце, светящее миру, не может погаснуть и не знает затмения: оно вечно сияет, оставаясь недоступным для власти тьмы.
Но этот стих допускает и иное, в известном смысле противоположное толкование, именно если соответствующий греческий глагол мы будем понимать (по примеру «Вульгаты» — древнейшего латинского перевода Библии) в смысле «воспринимать», «улавливать», «усваивать». Тогда стих этот выражает не радостное сознание неодолимости света для тьмы, а, напротив, трагическое, горькое сознание упорства тьмы, неодолимости ее для света. Хотя свет воссиял и светит, но — в противоположность тому, что имеет место в физическом мире и что естественно было бы ожидать — он не разгоняет, не рассеивает тьмы; евангелист констатирует, напротив, жуткое, непонятное, как бы противоестественное явление. Свет светит, и все же остается окруженным непроницаемой толщей тьмы, которая не улавливает, не воспринимает его, а потому и не рассеивается перед ним. И мир остается царством тьмы, хотя в его глубине светит Вечный, Немеркнущий Свет.