Петр Киле
СВЕТ ЮНОСТИ
Ранняя лирика и пьесы
Первая книжка стихов могла бы выйти в свое время, если бы я не отвлекся на пьесу в стихах, а затем пьесу в прозе, — это все были пробы пера, каковые оказались более успешными в прозе. Теперь я вижу, что сам первый недооценивал свои ранние стихи и пьесы. В них проступает поэтика, ныне осознанная мною, как ренессансная, с утверждением красоты и жизни в их сиюминутности и вечности, то есть в мифической реальности, если угодно, в просвете бытия.
Это стихи о любви и стремлении к красоте по преимуществу, и о творчестве, таков предмет поэзии эпохи Возрождения. Разумеется, первые стихотворения предельно просты и наивны. А в отдельных строфах размер нарушен — по интонации фразы, чему я придавал большее значение, чем ритму. И с рифмой я обходился свободно, избегая неизбежных повторов. Да и стихи, если писались, оформлялись сразу, неведомо как, без всякого сочинительства и отбивания ритма. Поэтому долгое время я воспринимал свои стихи всего лишь как пробы пера, пытаясь создать нечто посерьезнее в прозе, хотя и прозу я набрасывал, как стихи по какому-то наитию. Писал, пока выпевалась фраза, а сочинять не умел.
Теперь я думаю, что владею словом только как поэтическим словом. Поэтому мои ранние вещи, которым я не придавал никакого значения, обладают достоинством поэтических созданий, что для меня самого откровение. В них сохранилась атмосфера времени, умонастроение юности, всегда погруженной, хотя бы отчасти, в мифы, а с ними жизнь переносится в вечность. А соприкосновение с нею — это как возвращение юности, жизни во всей ее свежести и полноте тончайших постижений.
Стихи располагаются в основном хронологически, с делением на три раздела:
Утро дней, Город мой, Перо птицы.
СВЕТ ЮНОСТИ
Ранняя лирика
Всюду небо и небо,
И земля — до небес!
Ребятишки, что негры,
А Лариска — как бес!
У нее-то силенки?
Не смеши-ка парней.
Ах, зеленые елки,
Не угнаться за ней!
Солнце бесится летом.
В небе сизая синь.
Брызжет пот, как из лейки,
Со сверкающих спин.
Приударили б в гонги,
Эй, степные грома!
Как Винсента Ван-Гога,
Солнце сводит с ума…
Ворошим мы пшеницу.
В небе звезды снуют
А под утро нам снится
Общежитье в раю.
15 мая 1962 года.
Играют парни скупо,
С усмешкою в глазах.
Играют так, от скуки,
В костюмах и плащах.
Придет она, прищурится
И встанет меж парней,
Веселая и шустрая…
И мяч летит над ней!
Она к нему навстречу
Вся тянется, светла!
Как кудри треплет ветер!
Куда Земля ушла?
Движенье ног и тела.
Улыбка — похвала.
Играла, как летела.
Смеялась, как звала.
Глаза, глаза живые!
И парни бьют сплеча,
Как будто бы впервые
Постигли суть мяча.
23 мая 1962 года.
В детстве мы как ни беспечны,
Не могли мы жить без песни —
Днем, и ночью, и с утра,
А тем паче у костра.
Пели над водою длинной,
Над заснеженной долиной…
Если непогода, — что ж! —
Пели в ветер, пели в дождь.
Песня русская, о, чудо!
Вот, когда смотрю отсюда
В детство радостей и бед,
Все струит лишь чистый свет.
Знаю, были голод, холод,
Смерть отца за дальний город,
Мамин враг — туберкулез,
Одиночество до слез…
Детство с песнею слилось.
Все к прекрасному свелось.
16 января 1963 года.
Зимние посещения библиотеки
Сугробы — словно Гималаи!
Летим, как слаломщики, мы.
За нами вслед собаки с лаем
Несутся из конурной тьмы.
Хорош мороз — сердит он слепо.
Бьет по щекам нас справа, слева…
И так же, как из дымных труб,
Струится пар меж наших губ.
Так можно отморозить руки.
Заиндевел со мною Пушкин.
И вот порог — мороза нет,
Вступаем робко в теплый свет.
Теперь куда? Вошло в привычку
Ходить хоть изредка в Публичку.
Но детство помню, как никто:
И что б не отдал я за то,
Чтоб снова пар в дверную щелку
Струился, словно конфетти,
И, грея руки, губы, щеки
На теплой извести печи,
Спросить впервые: «Есть Толстой?»
Впервые видеть том восьмой.
Впервые взять его домой!
1-2 февраля 1963 года.
Сидела женщина за мною.
Смотрела в окна далеко…
Троллейбус мчался над Невою.
Мне было весело, легко.
Да, помнится, такое было:
Лесное озеро — оно
С меня усталость разом смыло,
О том не ведая само.