— У меня есть двенадцать написанных рассказов. Но твоя теория терпит провал, Петр Борисович, Полинин папа, тот еще урод.
— Я слышал, что толстый кошелек перевешивает все моральные качества, не?
Толик лежал расслабленный, улыбался, может присутствие друга все-таки его успокаивало. А может, он снова вспомнил грустный анекдот Лазаря про соль и смысл жизни, но попытался посмотреть на все позитивнее сквозь его призму. Пока он был так спокоен, Полине хотелось поиграться с ним, погладить его по носу или взлохматить ему брови. Сейчас он ей очень нравился, и она совсем не замечала, что его смех был скорее грустным. А вот Юля не одобряла его, они еще толком не успели обсудить с ней Толика, но Полина уже все понимала.
Юля сказала:
— Единственный раз, когда что-то большое перевесило мои моральные качества, это был случай, когда я переспала с бывшим мужем нашей одноклассницы на встрече выпускников. Довольно шаткая позиция, как и твоя.
Юля тоже вряд ли нравилась ему.
— У него был большой член? Ты узнала об этом еще до того, как с ним трахнулась? — Ярик глупо засмеялся, но она проигнорировала его.
— Время рассказывать историю, — вместо этого сказала Юля, — Пойдем от суицида воспитательницы детского сада, который существовал только в фантазиях детей, но и наш случай будет не настоящим, а только мыслями смерти. Несколько лет назад, когда Полинина мама почти перестала вставать с постели и выражать какие-либо эмоции, кроме боли, она сказала такую фразу: «если меня тоже не станет, вам всем легче будет переживать потерю Настеньки, потому что я не буду напоминать вам о ней одним своим присутствием». Она тогда еще так задумчиво смотрела в окно. И Полина впервые была готова действовать в команде с отцом, испугалась, что мама убьет себя, и они показали ее психиатру. Тот развел их положить ее в частную клинику. Очень навязчивые ребята, если честно, помню, Полине они тоже предлагали походить к ним на терапию. Но она, как сильная мадам, воспользовалась их советом только еще через пару лет. Но история не о Полине, и даже не о ее маме, а обо мне, конечно. Значит, лежала она там несколько месяцев, смотрела в потолок, очень жаль было ее, конечно. А у Полины, наоборот, открылась небывалая активность, я даже думала, что она втихаря глотает антидепрессанты, но малышка не признается. В общем, она навещала ее в клинике через день, и я парочку раз ездила с ней. В общем, как-то мы приехали, а там было время прогулки, и я решила не мешать Полине с ее мамой, и оставила их, истощенных горем, на лавке посреди кустов шиповника быть нерукотворным памятником женской скорби. Сама я тоже присела на скамейку поодаль, и ко мне на уши присела какая-то сумасшедшая бабка. Она попросила у меня сигаретку, я подумала, что не мне тут лежать, и угостила ее. Бабуля так раздобрилась, что решила рассказать мне секрет. Заключался он вот в чем: ее отец был белым офицером. Представьте себе, вот это небылица, да уж. Она говорила мне об этом шепотом, будто до сих пор ее могут сослать за это или выгнать из комсомола, по меньшей мере. Я на всякий случай у нее спросила, какой сейчас год, вдруг бабуля в прошлом застряла, но нет, все она понимала. Потом еще сказала мне: «отец так и говорил, что эта советская власть до добра не доведет, все равно развалится». Вспоминала она об этом с таким ехидством, будто бы предсказание ее отца делало его, по меньшей мере, приемником Ванги. Все рассказывала про свое детство, а мы наблюдали за тем, как гуляют другие больные. В общем, в какой-то момент санитарка начала звать всех по именам, и одна женщина все не откликалась. Сразу говорю, это не была Полинина мама. Когда санитарка начала терять терпение, то стала спрашивать у всех их фамилии. Как я поняла тогда, она работала здесь не так давно, потому что когда она проходила мимо моей бабули, то и у нее спросила ее фамилию. Короче через пятнадцать минут переполоха, она вызвала другую санитарку, и та сразу навела порядок. Оказывается, бабулька моя, придумала себе имя и фамилию, и на свои настоящие данные не отзывалась, а когда ей пытались доказать, что ее зовут не так, начинала ругаться на них. Хотела ли она поиздеваться, или действительно так считала, или то, что она дочка бывшего белого офицера породило у нее идею скрываться, я не знаю. Но вот такой удивительный мир бабуль.
Толик был не прочь послушать любые истории, и никому незнакомых бабушек, и рыжих стерв, но сейчас они были все ему ни к чему. Ему нужно было знать, почему ее мама лежала в больнице, что случилось с их Настенькой, и как Полина это переживает.
— А я бы на твоем месте прикольнулся и пришел в форме красноармейца к ней, — сказал Ярик и противно засмеялся. То есть, Толику то был без разницы его смех, но он знал, что многих дрожь брала от его смеха.
— А я бы на твоем месте больше никогда не смеялась, — Юля присоединилась к толпе его недоброжелателей. Толик знал, что в любой момент они могут исчезнуть, ему было не до этого всего. Он схватил Юлю за руку.
— Ты ведь хер что расскажешь мне, а?
— Только если ты и мне приставишь пушку к голове.
Толик хотел вытащить пистолет, раз она напрашивалась, но голова разболелась с новой силой, и он растерялся.
— А он может, — озвучила вместо него его мысли Полина самым меланхоличным голосом и тоже стала тереть себе виски.
— Ладно, скажи хотя бы: Полина — волшебница?
— Я знаю парочку вещей, в которых Полина точно волшебница, — она подмигнула его, — Например, она волшебно на все голову обожает акул.
Юля ловко вывернулась из захвата Толика, встала из-за стола и подняла свой бокал.
— Полли, детка, мальчики, предлагаю нам выпить не за прекрасную встречу или любовь, а лишь для того, чтобы бухнуть и смешно стукнуться бокалами!
Тост был не самым удачным, но все они послушно потянулись к ней своими стаканами. Раздался праздничный звон, погас свет, и Толик сразу понял, что они остались с Полиной вдвоем.
В темноте она нащупала его руку.
— Веди меня за наш светлый столик, — сказала она, а затем добавила шепотом, — А то я боюсь наткнуться на крысиного короля.
Он сжимал ее крепко, тянул к себе, вел ее интимно близко. Перед тем, как выйти из темноты, он остановился, прижался к ее волосам и быстро пробежался рукой по ее телу. От ее головы пахло конфетно, какими-то сладкими духами, но благодаря всем ее фантазиям про акул и волшебниц, он думал, что такой аромат у русалок. Полина подавалась навстречу его прикосновениям, но всей глубины момента для него она не поняла. Полина по-девичьи хитро засмеялась, будто бы знала о нем что-то тайное, но вовсе необязательно плохое.
— Твой друг Ярик создает впечатление чокнутого, хотя ничего такого особенного и не говорит. Это именно ощущение от него. Может, это моя магическая интуиция.
— Или это потому, что я рассказал тебе о том, как он лежал в дурке.
— Ой. Ой. Ой. Посмотрите-ка, кто тут такой скептик.
— Я не скептик, я верю в чудесные встречи, верю в судьбу, в наказания, или даже, может быть, награды. В детстве вон верил во впечатлившего тебя крысиного короля, если тебе так понятнее.
— Тогда поверь в мое волшебство. Кстати ты думаешь, с Юлей и Яриком все в порядке?
— Не-а, Ярик — полностью не социализированный хер, живущий с мамочкой, с ним точно не все в порядке. А твоя Юля, она, это… короче слишком пошла мадам для такой сочной внешности, кода у нее ноги такие, волосы, губы красные, сиськи выпирают.
— Подожди-ка, ты только что сказал, что моя лучшая подружка не только выглядит, но и говорит, как шлюха? — всерьез Полина не возмущалась, так, скорее игралась с ним.
— Короче в остальном, я уверен, с ними все в порядке. Они либо вернулись целыми и невредимыми на рынок и место, где обитает твоя подружка, либо не были здесь вообще.
Когда Полина вышла в круг света, Толик увидел, как ее лицо побледнело, а глаза наполнились ужасом. В первую секунду Толик представил, что у него за спиной нечто страшное, а потом подумал, что сейчас Полина упадет в обморок, поэтому снова схватил ее за руку и усадил на стул.