— Мне надо поговорить с тобой…
— Случилось что-нибудь?
— Да.
…Сергей Сергеевич некоторое время стоял молча. Потом зашагал вдоль стола. Медленно, неуверенно, будто по висячему мостику:
— Проглядел… Сына проглядел. — И вдруг весь затрясся, крича: — Как можно вот так… оборвать… с домом… с родиной… — Затем глухо, словно притиснули ему грудь: — И сделать это хотел мой сын?.. Родину не ищут. Она в тебе. Ей отдаешь, в ней хочешь видеть все лучшее. Никогда от нее не откажешься.
Глава XVIII
Весна в этом году не пришла — приволоклась. Высунется солнце сквозь тучи, а они уже снова бегут, прикрывают его, не дают подсохнуть панелям. Выйдешь утром в плаще, возвращаешься — хоть в шубу влезай. И все же зеленеет.
Много весен встречала Дарья Платоновна. Случались и такие горькие, что вслух простонешь: не до весны! А теперь все есть для счастья, но дважды молоду не бывать. Все сделала бы глазами, да не те силы, не те.
— Бери расчет, — наступает Толик. — Эх, и порыбачим в Комаровке! Сдавайся, бабка!
«Бери расчет». А как уйти от дела, которому полвека отдала?.. Посидит она дома недельку-другую, и снова — на работу: там, в шкафу, всегда висит наготове ее свеженький белый халат. Наденет его, привычно заправит рукава кофточки под обшлага, чтобы не виднелись, и пройдет по палатам. На сестринских постах заглянет в стерилизатор — так ли кипятят шприцы? А если в материальной затор, сама подключается: накрутит столько тампонов, что практикантки-сестры диву даются.
Так противоборствовала Дарья Платоновна старости. Так подошел час, когда уже не смогла больше встать. Подкрадывался незаметно, заметила — поздно. Утром вышла на улицу. Что было дальше — не помнит. Открыла глаза: солнце застряло в телевизионной вышке и хлещет оттуда фонтанами лучей. Во рту холодный привкус металла. Голова ее лежит у кого-то на коленях. В уши ворвался галдеж:
— Дайте ей пить…
— Пока «скорую» дождешься — помрешь…
— Вот вода. Газированная.
Желанный глоток. Потом оттолкнула стакан. Знакомый звук сирены «скорой помощи». Белый халат врача заслонил небо.
— В больницу? Не надо! Домой меня, только домой!..
Соседи вмиг окружили машину:
— Кого это привезли?
— Да ведь это наша Дарья Платоновна!
— Тише!
Каждый предлагал свои услуги. Кто-то пошире распахнул дверь квартиры. Кто-то попридержал ее голову, когда несли на носилках. Впервые принимала помощь — обычно оказывала ее другим. И сама не подозревала, что имеет столько друзей.
— Вот я и до постели докатилась, — ответила на встревоженный взгляд прибежавшего домой Николая.
Из комбината, с места работы, прислали врача.
— Лечь в больницу? — отмахнулась. — Незачем. Так и пишите: «Случай запущенный… Поздняя обращаемость».
Жить, что ли, не хочет? Нет, жить Дарья Платоновна, как и каждый, хотела. С какой радостью надела бы снова белый халат… Но она, которая столько лет провела в больнице, умирать хотела дома.
— Как чувствует себя? — ежедневно по телефону спрашивал у Николая Сергей Сергеевич.
— Худеет… Тает…
Подошел час, когда она подозвала сына к себе:
— Держись, мальчуга. Свою песенку Дашенька спела… Всю.
Он сидел у ее изголовья. Согревал ее руку в своей. И будто онемел — ни слова.
— Отцу обо мне не сразу скажи… Слышишь? Не сразу… — Вдоль морщины поползла слеза. — Береги его… Одиноким он ходит по жизни. — Откинулась на подушку.
В ответ Николай говорил несуразное, первый раз говорил ей не то, что думал: все будет хорошо… мы еще с тобой…
Но мать до последнего вздоха всегда мать, не он — она утешала:
— И себя береги, себя! Два века не живут, — хрипло выбрасывала слово за словом. — Нет у меня зла на судьбу: такого хорошего сына на земле оставляю…
Дарья Платоновна умирала медленно, мужественно, стойко. До последнего дня интересовалась делами семьи. И только, когда боль становилась невмоготу, глухим голосом просила «укола».
В это утро, когда сын и невестка ушли на работу, она, приоткинув одеяло, попросила внука:
— Приподними меня. Повыше…
И тут же сползла с его рук, вскрикнув:
— Оиньки… Мамонька…
Хоронили Дарью Платоновну в Комаровке: последняя ее воля. И хотя много лет там уже не жила, провожало все село. Хороший след проложило к избам ее доброе сердце.
Стоя у свежей могилы, Ольга стиснула пальцы Николая: «Мальчуга».
Скрывать от отца не пришлось; он и сам догадался.
По радио сообщили, что Ветрогорск готов к приему дальнего природного газа. Через три дня, подгоняемый построенными на всем его пути мощными компрессорными станциями, он подойдет к городу. Мог ли Николай, зная об этом, не поехать на митинг?