— Не взыщите, милые люди, за непорядок.
Быстро сдала крепкой крепости старуха: бегство невестки, видно, не прошло бесследно. Такие события на деревне редки. Неладное черным пятном легло на дом старосты: почему молодица ушла? Может, муж ейный порченый?
— Ославила нас, вертихвостка. От законного супруга сбегла… Куда? К кому? Людям срам признаться. А Ефимушка, дурень, убивается, что угорелый мечется. — Кряхтя, ухватилась рукой за косяк двери и, пошатываясь, вышла в соседнюю комнату.
Пришел Соколов. Следователь кивнул ему: пройдем к ней.
Кроме кровати, кованого сундука и самопрялки, во второй комнате ничего лишнего. Старостиха лежит, утонув головой в подушках.
— Что болит, хозяюшка? — спросил доктор.
— Все косточки перебирает, вся больная.
Смутился ли старушечьего тела, или кружевной рисунок чем-то приглянулся, но Кедров вдруг пристально уставился на подзор. Всерьез взял себе в голову, что найденные части трупа, топор в картофельной ботве близ Дашиной избы и бурые пятна на кружевах подзора имеют связь между собой.
Ищейка привела к избе Даши Колосовой и сюда… Произвести обыск? А вдруг подозрения напрасны? Незаслуженно опозорить старосту. Или того хуже — беззащитную сироту?
И все же следователь рискнул…
Урядник, проводник, двое понятых: кузнец с соседнего двора и пришканделявший с улицы Фомка. Кузнец стоял в сенях напуганный и самый разнесчастный, а Фомка не спускал глаз со следователя и ищейки, словно с экрана иллюзиона, куда, случалось, задарма протискивался по дружбе с Харитоном.
Полдня Кедров, урядник и проводник пробыли в избе у Колосовой и у Кучерявого. Изрыли щупами землю в сараях, на огородах, в амбаре. Все перерыли в комнатах, кладовках. Осмотрели табуреты, стулья, кровати, комод и даже… золу в печи. Кое-что уносили в чулан дома старосты и складывали там. Чулан урядник тут же замыкал на замок.
— Ищи!.. Ищи!.. — снова и снова понукал проводник собаку. Она тыкалась носом то влево, то вправо. Зорко наблюдавший за ней Фомка впервые проникся уважением к этому вышколенному представителю песьего рода.
Потом, как полагается, произвели опись всего, что могло бы стать «вещественными доказательствами».
Вернувшийся с поля староста гаркнул на шарахнувшихся в сторону мужиков-понятых. Но, заметив в своем доме следователя, осекся. Потом, обнаружив разор, вскипел:
— Обыск? — Выпятил грудь. — Не к добру, господин следователь, пошел на такое. Али какой наговор на меня, на старосту, имеешь?
В воротах — Ефим Кучерявый. В том же самом, с лаковым козырьком, картузе. Смотрит на всех недоумевающе, приложив руку к глазам, хотя солнца уже и нет.
Вечер подмял Комаровку. День, похоже, припас для нее столько тепла, что хватит до новой зари. Урядник ушел за лошадьми: они пустырничали на краю села, возле мельницы. В хлеву мычали недоеные коровы, терли задами дощатые стены, не тронув кормушек. Староста неподпоясанным сидел на опрокинутом вверх дном бочонке. Потряхивал кисетом, но курево, видно, не шло в нутро.
Бархатисто-черная, остромордая, с рыжими веками и умными, очень умными глазами, ищейка лежала в траве чуть поодаль от избы. Помахивала коротким хвостом. Вытянув передние лапы, положив морду на ноги дремавшего проводника и высунув язык, посапывала: притомилась.
Стоя в обнимку на крыльце, обе дочери старосты о чем-то шептались.
…Старуху повез на телеге Ефим. Он сидел у ее ног на передке и хлестал лошадь вожжами. А староста, не проронив и слова, примостился к изголовью. В двух саженях от них ехал Фома. Его возок, нагруженный всяким хламом, изъятым при обыске, жалостливо поскрипывал. Следом шла бричка — в ней следователь и урядник. Они прихватили с собой «груз», при мысли о котором к горлу подступала тошнота. Последним в таратайке ехал проводник с доберман-пинчером.
За околицей, у развилки дорог, стоял старик-бородач в белой рубахе, теперь уже вроспуск. Потирая друг о дружку босые ноги, рассказывал окружавшим его мужикам и бабам, что большущая «ищейная» собака скоро сызнова вернется и будет искать убивцев по всему уезду.
Глава X
Радея о медицинской помощи сельскому населению, Глыбинская губернская земская управа при всем том всячески стремилась урезывать и без того небольшие средства, которые отпускала на подготовку фельдшеров. Путь к экономки подсказал Соколов: школа сельских сестер. Все в ней управу мирило: и то, что вместо четырех лет обучения — один год; и то, что такие сестры будут ближе больным — сами из сел и деревень.