Урицкий огляделся. Никого поблизости не видно. Но ва всякий случай понизив голос до шепота, он сказал:
— Дело чрезвычайной важности. Не могли бы вы на первой остановке отстать от нашего парохода и вернуться в Киев?
— Ну, если надо, что за вопрос…
Другого ответа Моисей и не ждал. Дав товарищу явку в Киеве и задание сообщить, что один из руководителей Спилки — Захар Иванович Выровой — полицейский провокатор, Урицкий поднялся с настила и прогулочным шагом пошел на корму. Он выполнил должное. За кружковцев Мельникова можно ручаться головой. И действительно, на первой же остановке железнодорожник сошел на берег, стал прицениваться на прибрежном рынке к украинским рушникам и, «замешкавшись», опоздал на отваливший от пристани пароход.
Через несколько дней Урицкому сообщили, что конференция Спилки состоялась, как и было намечено, 30 октября в пригороде Киева, на станции Ирпень. Выровой на конференции присутствовал и был очень активен. Несмотря на то что охранное отделение было поставлено в известность, никто арестован не был. Имея точный список всех делегатов, можно арестовывать по одному, что проще. Аресты были произведены, и организация практически разгромлена. Для виду был арестовал провокатор Выровой и заключен в Лукьяновскую тюрьму, где продолжал свою подлую деятельность. Урицкий не оказался в списке подлежащих аресту только потому, что был задержан 29 октября и отпущен через 36 часов без всяких для него последствий.
Получив из Петербурга сведения о том, что над социал-демократической фракцией II Государственной думы, разогнанной правительством в июне седьмого года, должен состояться суд, Урицкий провел на квартире Берты совещание актива Черкасской организации РСДРП а предложил выразить против этого суда резкий протест от имени рабочих и крестьян уезда.
Сразу после совещания Урицкий набросал печатными буквами текст протеста для распространения его среди рабочих и крестьян уезда:
«Самым решительным образом протестуем против суда над социал-демократической фракцией.
Требуем гласного разбирательства возведенных против нее фиктивных обвинений.
Выражаем свою полную солидарность со всей деятельностью фракции».
Конечно, Киевское губернское жандармское управление не могло спокойно терпеть такой активности социал-демократов в Черкасском уезде. Жандармы отлично знали, о ком «хлопотать», кто является «зачинателем беспорядков».
23 января 1908 года Моисей Урицкий снова арестован просто «за политическую неблагонадежность» без предъявления конкретного обвинения.
И снова тяжелая зима, снова тюрьма.
Наконец 31 марта 1908 года постановление Особого совещания министра внутренних дел: «Сослать в Вологодскую губернию под гласный надзор полиции сроком на два года, считая срок ссылки с 31 марта 1908 года».
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Вологда. Моисей Урицкий в Лукьяновской тюрьме смог получить исчерпывающие данные об этом городе, ставшем местом ссылки не для одного киевского социал-демократа.
Один из древнейших русских городов, Вологда впервые упоминается в русских летописях в 1147 году. Форпост России в борьбе с многочисленными иноземными захватчиками, торговые ворота в северном направлении. Досле 1905 года Вологда стала местом ссылок лучших людей России, почти таким же заселенным, как Сибирь. Вологодский губернатор Хвостов, когда один из киевских социал-демократов попросил оставить его в самой Вологде, где была крепкая колония политических, недвусмысленно заявил: «У меня в губернии три тысячи ссыльных, если я всех оставлю в Вологде, они мне весь город испортят». И в самом деле, революция пятого года показала, что губернатор недалек от истины — под руководством группы РСДРП, не без участия ссыльных, в Вологде бурно развивались события, устраивались массовые политические забастовки и демонстрации, по всей губернии проходили митинги с призывами к вооружец-ной борьбе с правительством.
«Дело мещанина, уроженца города Черкассы Киевской губернии Моисея Соломоновича Урицкого, обвиняемого в государственном преступлении, разрешить в административном порядке, с тем чтобы, вменив в наказание предварительный арест, подчинить Моисея Соломоновича Урицкого гласному надзору полиции на два года в Вологодской губернии». Это постановление было только вчера объявлено жандармским управлением, а сегодня уже из тюрьмы подготовлен этап. Опять вместе политические и уголовные. Часть уголовных приговорены к каторге, уже прозвучала команда «надеть кандалы». Построение в тюремном дворе. Политические выходят первыми, позади слышен звон кандалов, окрики тюремных надзирателей. Моисей Урицкий замыкает строй политических, за ним, чуть ли не в затылок, тяжело дышат кандальники.
За воротами печальный этап встречает толпа. Родные и близкие заключенных. Они стараются как можно ближе подойти к серому строю, их оттесняют конвоиры. Моисей не сообщал никому о готовящейся отправке и поэтому никого не ждал, но внезапно увидел Берту. Он уже давно перестал удивляться невероятной быстрого распространения тюремных новостей, которая существует почти во всех тюрьмах, но откуда могла узнать об от правке Берта?
— Моисей!
Берта попробовала прорваться сквозь цепочку городо, вых, но куда там…
— Берта! Я сразу напишу тебе, как прибуду на место! — крикнул Урицкий.
— Молчать! Не разговаривать! — орал обеспокоенный большим скоплением народа конвойный офицер. — Шире шаг!
Подгоняемые конвоирами арестанты зашагали быстрее. Берта еще на миг мелькнула в толпе и исчезла.
И снова киевский вокзал. Те же красные вагоны — «40 человек или 8 лошадей». Лошадей, может быть, возят и по восемь, а вот заключенных можно набивать «до отказа». Урицкий насчитал что-то около шестидесяти человек.
К Вологде подъезжали утром. В крохотное зарешеченное окно вагона Моисей со своей четвертой полки разглядел в лучах раннего весеннего солнца золотые купола многочисленных церквей, низенькие деревянные, потемневшие от времени домишки горожан. Ближе к станции, рядом с железнодорожным полотном, высились корпуса железнодорожных мастерских, чем-то очень напоминающие красноярские. И от этого новое место ссылки сразу стало как будто приветливее.
Оставив далеко позади белокаменный вокзал станции Вологда, товарный поезд с арестантами проследовал в тупик, где тюремный вагон уже ожидали полицейские и солдаты, которые должны были сменить конвоиров, сопровождавших заключенных в пути. И сразу же знакомая проверка по спискам, пересчитывание.
— Раз! — отсчитывает конвоир в вагоне.
— Раз! — повторяет конвоир на земле.
— Два!
— Два!
— Тринадцать, — считает конвоир, когда на ступеньку ступил Урицкий.
— Тринадцать, — принимает его вологодский солдат.
— Становись по пятеркам! — командует дородный унтер-офицер.
Построенные по пять в ряд, заключенные вновь пересчитываются.
— Взять личные вещи. Шагом марш!
Путь от вокзала до Арестантских рот, как солдаты назвали вновь построенную вологодскую тюрьму, после духоты и давки в вагоне показался легким. По-весеннему грело прохладное северное солнце, грели мысли, что скоро не будет тюремных камер, надзирателей, конвоиров. Придет свобода передвигаться в черте города, разговаривать с людьми, дышать свежим воздухом, видеть, сколько хочешь, небо. Для жителей Вологды колонны ссыльных и каторжников за последние годы стали обыденным явлением и уже не вызывали ни любопытства, ни удивления. Не делали секрета из передвижения арестованных по городу и тюремщики: путь от вокзала к тюрьме проходил через центр города. Урицкий по дороге мог полюбоваться и пятиглавой Воскресенской церковью, возвышающейся на берегу реки, и высокими стенами кремля с бойницами, за которыми проглядывались древние соборы, и Казенным приказом в строгом, старорусском стиле. Купеческие богатые дома, торговые ряды, дома мещан с палисадниками и высокими заборами были похожи на подобные строения почти всех русских губернских городов.