Председатель подкомиссии полковник Апохин».
Однако исполнить это постановление помешала предусмотрительность опытного конспиратора.
После демонстрации 4 июля против большевиков развернулась бешеная кампания клеветы и террора. Юнкера принялись громить редакции большевистских газет и журналов. Врываясь в помещения партийных и рабочих организаций, они ломали мебель, сжигали литературу, избивали и арестовывали служащих. Только случай спас Владимира Ильича Ленина от разбушевавшихся юнкеров при разгроме ими редакции «Правды». Он ушел из редакции за несколько минут до налета. Меньшевистско-эсеровские лидеры ЦИК и Исполкома Петроградского Совета делали вид, что разыскивают виновников «пролившейся в июльские дни на улицах Петрограда крови мирных демонстрантов». При Исполкоме Петросовета была даже создана комиссия, которая обязана была вести по этим делам следствие. И здесь, как в свое время в сибирской ссылке, не обошлось без казуса: юрист Урицкий, включенный в состав этой комиссии, в то же время по этому же делу был обвинен в государственной измене, попытке «ниспровержения существующего в России государственного строя путем насильственного изъятия власти из рук Временного правительства и передаче ее Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов».
Меньшевнстско-эсеровская печать в эти же дни обрушила на большевиков волну лжи и клеветы. Дело дошло до бессовестного и нелепого обвинения Ленина в шпионаже в пользу Германии. Большинство большевистских газет было закрыто, в том числе «Правда», «Солдатская правда», «Голос правды», «Окопная правда» и другие. Сложно было давать отповедь клеветникам.
Особенно в своих инсинуациях изощрялись Бурцев и Алексинский. Отвечая на запросы из провинции по этому поводу, Урицкий писал:
«Обвинение Бурцева — ложь и клевета. Вся эта кампания — дело рук контрреволюции и трусости меньшвиков и эсеров и всей мелкой буржуазии. Пока еще кампания идет и контрреволюция поднимается в гору».
25 июля в еженедельнике «Вперед» Урицкий пишет:
«Братоубийственная война, в четвертый год которой мы вступили, не имеет оправдания. Ей должен быть положен конец как можно скорее. И, невзирая на тяжелые минуты, которые мы переживаем теперь, мы верим, что ей будет скоро положен конец.
Заминка, переживаемая русской революцией, пройдет. Русский пролетариат оправится от того поражения, которое он потерпел в июльские дни…
…Так или иначе, но будет и на нашей улице праздник, ибо жизнь за нас и ход истории за нас.
Только больше выдержки, больше стойкости, больше организованности. Не уступать ни одной позиции и укреплять уже сделанные завоевания.
Больше веры в свои собственные силы, больше понимания происходящего, больше классового сознания.
И социальные минусы войны будут скоро преодолены, и проблески будущего озарят своим могучим красным светом стонущий от страданий и купающийся в братской крови мир, который создан для борьбы за счастье всего человеческого рода, а не империалистических групп».
24 июля 1917 года состоялся новый торг между кадетами и меньшевистско-эсеровскими лидерами. В результате создано второе коалиционное временное правительство во главе с Керенским.
30 июля Урицкий пишет в журнале «Вперед»:
«Кризис власти „ликвидирован“. Точнее — сформирован кабинет. Надолго ли? Кадеты, несомненно, победили почти по всей линии: новое правительство будет тем, что оно, по мнению кадетов, должно быть: правительством „борьбы с анархией“ и „обороны от революции“.
Кадетские идеалы идут, конечно, дальше, но для „переходного момента“ они довольствуются тем максимумом, который при данных условиях можно было получить. Когда „порядок“ „упрочится“, можно будет заняться „реставрацией“ и от „обороны“ перейти к „наступлению“. Весь вопрос только в том, установится ли и когда „порядок“.
Началось, как известно, с разгрома большевистских организаций, но прихватили при этом и меньшевистские. И чем громче меньшевики и эсеры ругали большевиков, чем резче и отчетливее они отмежевывались от тех, которые остались верны пролетариату в самые тяжелые для него дни, тем смелее становились кадеты и темные силы, которые решили повернуть революцию вспять или задержать, по крайней мере, ее дальнейшее развитие. Кадеты убедились, что, невзирая ни на что, меньшевистско-эсеровские Советы власти не возьмут. А если так, то можно попробовать совсем устранить их с пути, если они вздумают мешать их борьбе за „порядок и оборону“.
Как в июньские дни во Франции в 1848 г., у нас объединились во имя „порядка“ против „анархии“, т. е. против пролетариата все партии, в том числе и органы, которым пролетариат хотел передать власть. Пролетариат стучался поэтому изо дня в день в двери Советов, предлагая им взять всю власть. Он демонстрировал свою волю в резолюциях и манифестациях, мирно и даже вооруженно. Если в трагические дни 3 и 5 июля одни демонстранты брали винтовки для самозащиты от провокаторских и контрреволюционных нападений, то другие хотели показать Совету, сколько штыков готовы его поддержать, если он возьмет наконец власть и ударит по руке, „замахнувшейся“ на Советы».
Еще 18 июня 1917 года Центральный Комитет РСДРП (б) принял постановление о созыве в Петрограде VI съезда партии. Подготовку к съезду вело Организационное бюро, в которое были включены и межрайонцы. Одним из активнейших членов бюро был и Моисей Соломонович Урицкий. Он же стал и делегатом съезда.
В ночь с 25 на 26 июля Моисей Соломонович почти не спал. Да и можно ли было спать в преддверии такого важпого события, как съезд большевиков, в котором ему, межрайонцу, впервые предстоит принять участие. Урицкий развернул газету «Рабочий и солдат». Вот оно, коротенькое сообщение о начале съезда в Петербурге 26 июля. Ни времени открытия, ни адреса, где должен начаться съезд, нет. Об этом коротком сообщении было немало споров в Организационном бюро. Однако большинство товарищей, в том числе и Урицкий, настояли именно на такой, урезанной, форме объявления. Сложившаяся в Петрограде к концу июля политическая обстановка не позволяет раскрыть ищейкам Временного правительства точное время и место съезда большевиков. Насколько правы были большевики, становилось ясно после беглого просмотра буржуазных газет Петрограда: реакционная пресса требовала расправы с участниками съезда.
Проглотив наскоро немудреный завтрак, Моисей Соломонович заторопился. Добраться с Васильевского острова на Выборгскую сторону, учитывая сегодняшнее положение с транспортом, далеко не просто. В начале Большого Сампсоньевского проспекта он сошел с трамвая и пошел пешком. По дороге то тут, то там группы рабочих. Не совсем умело делают вид, что вышли прогуляться. В такой-то ранний час! Урицкий знал, что съезд будет проходить под охраной рабочих Выборгской стороны. Вот это и были рабочие пикеты. Красногвардейской охраны не видно — она расставлена скрытно для круглосуточного наблюдения за обстановкой на близлежащих улицах.
Но вот и № 37. Здесь!
Несмотря на то что до открытия съезда оставалось еще около часа, в помещении было много народа. И сразу он ощутил чувство общности со многими делегатами. Вон у окна что-то горячо обсуждает с группой рабочих Володарский, заметив Урицкого, широко ему улыбнулся. Одним из первых встретился приехавший из Сибири Борис Шумяцкий. Он просто сгреб Моисея Соломоновича в охапку.
— Ты даже представить себе не можешь, как я рад именно здесь встретиться с тобой! — говорил оп, не выпуская товарища из объятий. — Наши сибиряки поручили мне тебя разыскать и доставить обратно в Сибирь. Заканчивать начатое в Красноярске.
— Погоди, так ты разберешь меня на составные части, нечего будет доставлять в Красноярск, — смеялся Урицкий, высвобождаясь из дружеских рук. — Пойдем в зал.