Вопрос о переезде столицы в Москву был решен на закрытом заседании Совета Народных Комиссаров. Незадолго перед заседанием член Военного Совета Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич, брат управляющего делами Совнаркома Владимира Дмитриевича, докладывал Ленину о ходе военных операций под Петроградом и привлечении в Красную Армию русских генералов и офицеров, готовых стать на защиту родины.
— Не все они за Советскую власть, — признался Михаил Дмитриевич, — но Россию, свой народ они любят и будут честно воевать против захватчиков. — Оставив Владимиру Ильичу список, Бонч-Бруевич перешел к положению на фронтах. Изложив оперативную обстановку, он добавил: — Учитывая появление немецкого флота на Балтике, воинственные выступления немцев в Финляндии и сосредоточение финских контрреволюционных сил на нашей границе, оставлять правительство всей страны в Петрограде с военной точки зрения нецелесообразно.
— Где же, по вашему мнению, должно находиться правительство? — спросил Ленип.
— В Москве, — последовал уверенный ответ.
— Напишите это ваше мнение и представьте мне, — попросил Владимир Ильич.
На четком по-военному рапорте Бонч-Бруевичй Ленин написал: «Согласен». Срок отъезда был намечен на 10 марта 1918 года. Одновременно было решено, что Совет Народных Комиссаров и ВЦИК разместятся в Кремле.
О решении правительства переехать в Москву было по телеграфу сообщено всем советским учреждениям и всем крупнейшим столицам мира.
Люди в меблированных комнатах дома № 86 по Невскому проспекту жили тихо, стараясь не привлекать к себе внимания властей. Большую часть времени они проводили за игрой в карты и умеренном пьянстве. Но однажды, погожим мартовским днем, один из жильцов пришел с улицы, не снимая фуражки, прошел прямо к столу и бросил на него сложенную вчетверо газету. Прервавшим карточную игру пояснил:
— Господа! Поздравляю. День нашего выступления близок. Большевики бегут из Петербурга. Переселяются, так сказать, в глубь матушки России!
Руки, побросавшие карты, стремительно рванулись к газете.
«Известия» сообщали, что 11 марта 1918 года специальный правительственный поезд № 4001 отбывает в Москву.
— Неужели вывозят Совнарком? — недоверчиво спросил один из отроков.
— И Совнарком, н ВЦИК, и ВЧК — все вывозят, — захлебываясь от радости, ликовал пришедший. — Не сегодня завтра Петербург будет наш. Пора действовать!
По городу поползли слухи, будто большевики эвакуируются в Москву, оставляя Петроград наступающим немецким войскам. Подозрительные типы расклеивали на Невском проспекте фальшивое воззвание будто бы Петроградского Совета, в котором Петроград объявлялся вольным городом. Пряча холеные руки в карманы солдатских шинелей, разгуливали по улицам города бывшие царские офицеры.
Притихшие было в особняках враги революции воодушевились:
— Видно, худо большевикам! Господа, вот и настало время для сокрушающего удара!
Меньшевики и эсеры шныряли по коридорам учреждений, у проходных фабрик и заводов и, подливая масла в огонь, злорадствовали: «Нет сил у большевиков удержать власть. Не могут они ничего противопоставить разрухе, голоду и наступлению германских войск».
Решение о переводе столицы из Петрограда в Москву у многих вызвало беспокойство, даже у большевиков, не говоря уж о простых людях, сторонниках Советской власти.
Что станет с Петроградом после отъезда правительства? С этим вопросом многие шли в Смольный к Ленину.
Одним из первых обратился к Владимиру Ильичу народный комиссар просвещения Анатолий Васильевич Луначарский.
— Владимир Ильич, в городе смятение! Население говорит, что большевики покидают его на произвол судьбы! Что можно сделать, чтобы поддержать спокойствие и порядок в городе?
Владимир Ильич вышел из-за письменного стола.
— Анатолий Васильевич, никто не собирается сдавать Петроград на милость победителей. Здесь остается Бюро ЦК нашей партии во главе со Стасовой. Остаются другие товарищи, вы, Анатолий Васильевич. И мы вам оставляем Урицкого…
После разговора с Лениным поздним вечером вышел Луначарский из Смольного. Постоял на ступеньках главного подъезда, посмотрел на окна третьего этажа. Бледно-желтым светом отражался в трех угловых окнах огонь настольной лампы, горевшей на письменном столе Ленина.
«Мы вам оставляем Урицкого», — сказал Владимир Ильич. Сказал, как о гарантии порядка в революционном Петрограде. «Нет, не случайно выбор пал на Урицкого», — подумал Луначарский, ясно представляя себе невозмутимого, улыбающегося Урицкого, по-медвежьи идущего по коридору Таврического дворца.
Известие о том, что в Петрограде остается Урицкий, успокоило многих сторонников Советской власти, по насторожило и остудило пыл ее врагов.
Несмотря на крайне сжатые сроки, большевики готовились к переезду в Москву спокойно и по-деловому. В Петрограде взамен отъезжающих учреждений создавались местные, губернские.
Вечером 7 марта 1918 года в особняке бывшего градоначальника на Гороховой улице, 2, где находилась Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем, тоже шло заседание. Председательствовал, как обычно, Феликс Эдмундович Дзержинский, присутствовали члены комиссии: Ксенофонтов, Щукин, Евсеев, Полукаров и другие.
Феликс Эдмундович четко изложил план переезда правительства и партийного руководства в Москву:
— Нам ясно, что после ВЧК в Петрограде должна функционировать местная ЧК. Необходимо немедленно разослать телеграммы о том, чтобы представители всех районов города прислали не менее двух надежных товарищей для работы в Петроградской ЧК.
Во главе Петроградской ЧК Владимир Ильич Ленин предлагает поставить товарища Урицкого.
8 марта с первыми лучами раннего весеннего солнца Моисей Соломонович Урицкий отправился на Гороховую, 2. Но уже застал там Феликса Эдмундовича. Покрасневшие глаза и набухшие веки говорили, что председатель ВЧК Дзержинский провел сегодня еще одну бессонную ночь. Тепло поздоровавшись с Урицким, он протянул ему папку с бумагами.
— Тут я подобрал дела, которыми рекомендую заняться в первую очередь. Просмотри. Если что не ясно, обсудим. У нас ведь впереди еще целые сутки.
Но ни просматривать дела, ни обсуждать их не пришлось. В кабинет вошел секретарь ВЧК Иван Ильич Ильин и доложил Дзержинскому, что в приемной комнате собрались представители районов, рекомендованные на работу в Петроградской ЧК.
Весь день 8 марта практически ушел на формирование Петроградской ЧК, а 9-го Всероссийская чрезвычайная комиссия во главе с Феликсом Эдмундовичем Дзержинским отбыла в Москву.
Урицкий не был новым человеком на Гороховой, 2. Еще в конце января он временно замещал Феликса Эдмундовлча Дзержинского на посту председателя ВЧК.
Направленные на работу в ВЧК старые революционеры-подпольщики, прошедшие царские тюрьмы и ссылки, не могли похвастаться здоровьем. Почти все вынесли из каторжных работ, шахт, сырых темных подвалов, сибирских этапов устойчивый туберкулез, или попросту чахотку. Одолевала она и Дзержинского.
Когда доложили Владимиру Ильичу, что председатель ВЧК даже во время допросов контрреволюционеров прикладывает к губам платок, который окрашивается кровью, Ленин категорически настоял, чтобы Феликс Эдмундович немедленно занялся своим здоровьем. Никакие отказы не помогли. По решению ЦК Дзержинский выехал под Петроград в санаторий «Халила».
Но долго работать председателем ВЧК тогда Урицкому не пришлось. Посчитав, что решение ЦК им выполнено, ровно через два дня Феликс Эдмундович, «пройдя полный курс лечения», вернулся в свой кабинет, уселся за письменный стол и приступил к работе.
Ночь с 9 па 10 марта показалась Моисею Соломоновичу самой длинной в его жизни. В эту последнюю ночь пребывания Ленина в Смольном могло случиться многое. Ведь не случайно именно в эту ночь происходило опасное брожение в двух стрелковых полках, куда, по сообщению представителей солдатских комитетов, пробрались корниловские офицеры. Не случайно на Обводном канале произошел грандиозный пожар жилых домов и складов. А ведь в Смольном вместо отлично несших караульную службу латышских стрелков под командованием Берзиня заступают солдаты и матросы, мало искушенные в делах караульной службы. Потому было решено временно оставить в Петрограде около трехсот латышских стрелков.