Он пишет, ссылаясь на мать, поскольку сам, будучи всего лишь на два года старше Светланы, и знать этого не мог, что, когда они жили в Тбилиси, Сталин обратился к его отцу с просьбой подыскать женщину, которая согласилась бы присматривать за Светланой. Среди десяти-пятнадцати кандидатур, предложенных Сталину, он остановил выбор на Накашидзе, двоюродной сестре жены Берии. В семье Сталина она прослужила до 1943 года. (Рассказывая о ней, Серго не упомянул, что причиной увольнения стала история с Каплером — недоглядела майор Накашидзе.) После войны она вышла замуж и возвратилась в Грузию. О ней вспомнили в 1953 году, когда в поисках компромата на Берию его пытались обвинить в том, что он «внедрил» дальнюю родственницу в дом Сталина. Накопать компромат не удалось, и Александру Накашидзе оставили в покое, но это не остановило недобросовестных авторов, черпающих информацию из слухов и врак.
В годы Большого террора многие делали карьеру на рвении и доносительстве. За безопасность семьи Сталина и воспитание детей отвечал генерал Власик. В 1939 году ему вздумалось избавиться от Светланиной няни. Был найден предлог: её муж, с которым она рассталась в годы первой мировой войны, до революции служил в полиции писарем. О разоблачении потенциального «врага народа» доложили Хозяину. Когда Светлана услышала, что няню собираются выгонять, она заревела, и отец, не переносивший её слез, сжалился, рассердился на энкавэдэшников и потребовал, чтобы няню не трогали. Её также пришлось «военизировать».
Александра Андреевна Бычкова получила звание младшего сержанта МГБ, что весьма её потешало, и она шутливо козыряла на кухне повару (старшему по званию) и говорила: «Есть!» и «Слушаюсь, ваше-ство!», воспринимая нововведение как игру, аналогичную игре в приказы.
До самой смерти, с небольшим перерывом во время второго замужества Светланы, она жила с ней (Светлана нежно называла её бабусей), помогая, когда она сама станет матерью, растить детей Осю и Катю. Бычкова отдала Свете тридцать лет, с 1926-го по 1956-й.
Итак, в 1937 году в Зазеркалье начались странные вещи. Куда-то стали исчезать родственники, которых Светлана любила. Арестовали в 1938 году Реденса, мужа Анны Сергеевны, родной сестры Надежды Аллилуевой, умер при странных обстоятельствах Павел Аллилуев, исчезли в 1937 году Алёша и Мария Сванидзе. Одиннадцатилетняя девчонка не могла понять, куда они все подевались, и задавала неудобные вопросы. Ей пояснили, что любимые родственники оказались нехорошими людьми. Эти слова не доходили до её сознания. Привычный мир, установленный в доме её матерью, рушился на глазах, она всё больше и больше ощущала вокруг себя пустоту, но авторитет отца оставался незыблем. Она как должное воспринимала всё происходящее вокруг.
Но поскольку, взрослея, дочь начала задавать неудобные вопросы, отец решил её «просветить». Он подарил ей в
1938 году сигнальный экземпляр «Краткого курса истории ВКП(б)» со своей надписью и велел прочесть. Когда он узнал, что она не осилила его труд, то ужасно рассердился, не понимая, что двенадцатилетней девочке эта книга непонятна и неинтересна.
Она наблюдала ссоры между родственниками, слышала странные споры между дедушкой и бабушкой — и продолжала жить в мире иллюзий, в Зазеркалье. А чего ещё можно ожидать от маленькой девочки? Отец её любил и засыпал нежными письмами. Читая их, не поверишь, что тот же человек в то же самое время руководил Большим террором, изучал протоколы допросов и подписывал расстрельные списки. Он умудрялся одновременно жить в двух странах. В той сказочной, которую создал для дочери, и в той, которую построил вне стен Зазеркалья для 170 миллионов советских граждан (по Всесоюзной переписи, проведённой в январе 1939 года). Обе эти страны по странности назывались одинаково — СССР.
Не понимая, что дочь взрослеет и уже не тот ребенок, к которому он привык, он хотел продолжить игру в приказы. Эта игра Светлане слегка опостылела. Она сама напомнила ему, что уже повзрослела, написав 26 февраля 1937 года распоряжение: «Приказываю тебе позволить мне писать приказ один раз в шестидневку». Это не было бунтом на корабле: Светлана вырастала из детских игр и развлечений. Но когда она считала это необходимым, то продолжала игру.
15 декабря 1938 года: «Папа!! Ввиду того, что сейчас уже мороз, приказываю носить шубу. Сетанка-хозяйка».
А он по-прежнему писал ей ласковые письма, короткие как всегда, потому что жил на другой планете, где не прекращалась война, требующая его деятельного участия, на этот раз Гражданская в Испании.
7 июля 1938 г.
Здравствуй, моя воробушка!
Письмо получил, за рыбу спасибо. Только прошу тебя, хозяюшка, больше не посылать мне рыбы. Если тебе так нравится в Крыму, можешь остаться в Мухолатке всё лето. Целую тебя крепко. Твой папочка.
22 июля 1939 г.
Моей хозяйке-Сетанке — привет!
Все твои письма получил. Спасибо за письма! Не отвечал на письма потому, что был очень занят. Как проводишь время, как твой английский, хорошо ли себя чувствуешь? Я здоров и весел, как всегда. Скучновато без тебя, но что поделаешь, — терплю. Целую мою хозяюшку.
8 августа 1939 г.
Здравствуй, моя хозяюшка!
Оба твои письма получил. Хорошо, что не забываешь папочку. Сразу ответить не мог: занят.
Ты, оказывается, побывала на Рице и при этом не одна, а с кавалером. Что же, это не дурно. Рица — место хорошее, особенно, ежели с кавалером, моя воробушка.
Когда думаешь вернуться в Москву? Не пора ли? Думаю, что пора. Приезжай в Москву к числу 25 августа, или даже к 20-му. Как ты об этом думаешь — напиши-ка. Я не собираюсь в этом году на юг. Занят, не смогу отлучиться. Моё здоровье? Я здоров, весел. Скучаю чуточку без тебя, но ты ведь скоро приедешь.
Целую тебя, моя воробушка, крепко-накрепко.
Оба нежных письма (с информацией: «здоров, весел») написаны дочери на пороге Второй мировой войны, в период бурного сближения между СССР и гитлеровской Германией, в преддверии весёленького распития шампанского с Иоахимом фон Риббентропом. Действительно, всё идёт хорошо. Вот-вот Германия нападёт на Польшу. Прилетай, воробушка, в Кремль.
Десять лет до нашего отъезда в Америку Ляленькины вещи в платяном шкафу оставались нетронутыми. Неприкосновенными оставались ящики в комоде с нательным бельём и в трюмо, где хранилась её косметика, засохшая, никуда не годная, но я из-за своего сумасшествия не позволил родной сестре жены ею воспользоваться. Я сохранял квартиру такой, какой она её оставила, уехав в последний раз в обнинскую больницу, и Асенька ещё десять лет прожила в обстановке, созданной её матерью…
…У Светланы всё было иначе. Домашний мир девочки рухнул с появлением в кремлёвской квартире Александры Николаевны Накашидзе, и это болезненно отразилось на её психике. Светлана впервые почувствовала себя беззащитной, обязанной повиноваться чужим правилам, установленных кем-то, назначенным её отцом. Она осознала, что отец, как бы её ни любил, всё-таки далеко-далеко…
Александра Накашидзе не была мачехой в прямом понимании этого слова и была ею, осуществляя «общее руководство» воспитанием Светланы и Васи. Она добросовестно выполняла возложенные на неё обязанности, сводившиеся к тотальному контролю.
Из добрых побуждений она начала «наводить в квартире порядок». Комнаты Иосифа Сталина были неприкасаемыми, но в комнатах Светы и Васи она сменила всю старую мебель, к которой Светлана была привязана, потому как она приобреталась мамой. Ни её, ни Васиного согласия (ему в 1939 году исполнилось 18 лет, и он имел право голоса) «воспитательница» не спросила. Когда Света вернулась с юга, куда она ездила с няней, всё старое имущество было выброшено, и не только мебель — все вещи, включая хранящиеся в ящиках подарки, привезённые из Берлина Надеждой Аллилуевой, бесчисленные дары от её сестры Анны Сергеевны и от Маруси Сванидзе. Выброшены были фигурки из глины, покрашенные краской, сделанные в детстве, в бытность мамы; такая же участь постигла старые альбомы для рисования, тетради с рисунками и изложениями на русском и немецком языках… Новая домоправительница сочла это чепухой и выкинула, не спрашивая согласия девочки и не подозревая, что выбрасывает воспоминания детства и самое дорогое — память о маме…