Светлана передала репортеру информагентства Пресс Траст оф Индиа заявление с целью обеспечить общественную поддержку своему намерению остаться в Индии, но оно так и не было опубликовано. К Светлане уже не относились с прежним гостеприимством. Не начала ли гостья злоупотреблять доверием принимавшей ее стороны? Стала ли Индия подлинным убежищем для Светланы? Она вернулась в свой любимый Калаканкар, усталая и расстроенная. И на ее глаза навернулись слезы, когда навстречу ей выбежал из дома с радостным лаем ее любимый пес.
Вопрос Светланы превратился теперь в головную боль для индийского правительства, да и многие знакомые стали ею тяготиться. Судья Дхаван опасался, что политики намерены использовать ее в своих целях; он считал, что зачастую она высказывалась с чрезмерной прямотой. Но он одобрял ее намерение остаться в Индии, тем более что в противном случае она могла «попасть под влияние американцев».
После того как стало известно, что Светлана улетела в Рим, Дхаван попытался повлиять на индийское правительство и вернуть ее в Нью-Дели. Тогда Светлана была рада уехать, как бы она ни любила Индию. Дхаван писал об этом: «Она сказала мне, что любит народ Индии, несмотря на его всеобщую нищету и ужасные условия жизни. Она говорила, что чувствует тонкую духовную связь между ней и индийской цивилизацией, хотя, как призналась, она не может точно определить характер этой связи. Она страстно желала, чтобы ей позволили жить в Индии столько времени, сколько ей хотелось». Она сказала ему: «Я с симпатией отношусь к этому народу, и народ с симпатией относится ко мне. Я чувствую себя здесь очень счастливой. Я не вижу причины, почему мое правительство не разрешает продлить здесь мое пребывание. Мне было сказано, что я должна вернуться в Москву».
Дхаван с женой близко наблюдали за Светланой и пришли к заключению, что «она женщина, перенесшая много горя, одинокая и не имевшая друзей. Обстановка в Москве, должно быть, угнетала ее, и она чувствовала себя там словно в доме с привидениями. Зачастую, обсуждая с нами, казалось, обычные вещи, она с трудом сдерживалась, чтобы не разрыдаться, особенно когда рассказывала что-нибудь о своей семье».
Посетив во второй раз Аллахабад, Светлана все же не осталась там, а предпочла возвратиться в свой «маленький рай», в Калаканкар. Путешествовала она крайне редко и в действительности не знала всего многообразия индийской жизни. Ее поездки часто омрачались тем, что она видела. Ее ужаснула грязь и грубые нравы Варанаси. Все чаще ее встречали картины нищеты и смерти. Пришло время покинуть Индию, если она не хотела, чтобы ее иллюзии рухнули.
3 и 4 марта Светлана гостила в Лакнау у Аруны Курами, племянницы Бриджеша, которая соблюдала постельный режим, выздоравливая после операции. Как племянница вспоминала позднее, они сидели в комнате, слушая пластинки. Светлана была спокойной и, казалось, чем-то расстроена. Она извинилась: «Надеюсь, ты не в обиде на мою немногословность, но я не люблю много разговаривать». В другой раз, во время посещения своих знакомых, Светлана просидела до глубокой ночи, заслушавшись мелодиями индийского ситара, несмотря на то что многие уже ушли спать.
Советское посольство начало требовать ее возвращения в Москву. Ее отъезд на родину откладывался несколько раз. Билеты на рейс Дели – Москва на 1 марта были сданы и приобретены новые на 8 марта. Из Лакнау Светлана переехала в Нью-Дели, чтобы провести несколько последних дней в индийской столице. 5 марта она остановилась у Динеша Сингха, который сообщил ей об окончательном отказе индийского правительства продлить срок ее пребывания в стране. А она все еще не решила, что делать дальше. Она пребывала в смятении.
События последующих дней оказались решающими. Утром в 9:30 за ней пришла машина из советского посольства. Ее отвезли на территорию посольства и предоставили номер в гостевом доме, где ей предстояло провести двое суток. У нее было два дорожных чемодана, но она распаковала только самое необходимое. Завтрак у посла Бенедиктова был настоящим испытанием. Старый большевик вел себя вызывающе и был самоуверен. Светлана заранее опасалась увидеть снова в Москве подобного типа чиновников. Он отпускал грубые шутки об индийских обычаях и высмеивал вегетарианскую диету Светланы. Что за бессмыслица для русской женщины перенимать такие обычаи Индии! Для Светланы индийские традиции не были устаревшими ритуалами отсталой нации, а напоминали о Бриджеше Сингхе, чье поведение было частью этих древних традиций, и для нее муж олицетворял собой безмятежное очарование Калаканкара. Замечания и манера речи Бенедиктова раздражали ее, однако она почти никак этого не выказывала.