Выбрать главу

Нет, поза не печальная. Правда, Костя не осмели­вается (на своем же кэлькэшозе!) сидеть, поджав под себя ноги, он скромно спустил их вниз, но на лице у него — сияние, он смотрит прямо в аппарат (или на того, кто снимает?) с таким выражением, будто ждет, что из объектива сейчас «птичка вылетит».

Увидев Зинаиду Львовну в столовой, Светлана ска­зала:

 — Какие у этой девочки косы чудесные!

 — Да. Это Надя Зимина, Костина одноклассница. Они и сейчас дружат.

Опять Костин класс во дворе школы. Все стоят. Ма­ленькая учительница как будто обнесена высоченным забором из девятиклассников. Некоторые уже с усика­ми. Рядом с учительницей — девочки, конечно не такие большущие, как эти усатые дяди, но тоже совсем почти взрослые. Надя — во втором ряду. За ее плечом — Ко­стя. Они стоят с краю. У обоих сдержанно счастливые лица.

Дальше — несколько групповых снимков: в лесу на лыжах, в саду перед домом, в маленькой столовой. По-видимому, Костины ближайшие друзья. И всюду Надя немножко впереди, а за ее плечом — сдержанно счастли­вый, а иногда и откровенно счастливый Костя.

Ой, что это?.. Лужайка в лесу, двое ребят затапты­вают костер, остальные надевают заплечные мешки, а в стороне под деревом, схватившись за ствол, — Костя. У него расстроенное, покорное лицо, а Надя уходит от него с гордым и независимым видом. Сейчас уйдет, пря­мо сейчас выйдет из кадра... Поссорились, что ли?

Вот еще моментальный снимок. Опять никто не пози­рует, все идут по дороге с заплечными мешками, в том же лесу. Надя с девочками ушла вперед, за ними — ребята, а позади всех — мрачный Костя... Даже по вы­ражению спины видно, что жизнь ему не мила!

Светлана торопливо листала альбом. Ей хотелось опять увидеть счастливого Костю.

Да, он развеселился на следующих снимках. И Надя, снятая отдельно, опять доброжелательно смотрит в ап­парат.

Светлана медленно закрыла альбом. Ей было жалко Костю на том снимке, в лесу... Поправила заколку в во­лосах... задумалась... Потом явилась неожиданная мысль: «А что, если начать отпускать косу?» У Мух длин­ные волосы, Галя тоже отпускает, да и многие девочки в детском доме. Галя и Мухи не советуют, говорят, что Светлане так лучше...

Светлана обеими руками прихватила волосы сзади, разделив их как бы на две косы, и подошла к зеркалу в столовой.

Волосы натянулись, пригладились надо лбом, лицо от этого покруглело, пополнело, стало чужим и стран­ным... Да, Галя и Мухи правы: не идет. Уж, видно, кому какая судьба. Одному — длинные косы, другому — вот такая черная копна на голове...

В коридоре послышались шаги Зинаиды Львовны, и Светлана еле успела отойти от зеркала и взлохматить волосы.

XXII

Маленькая квартира насыщена радостным запахом елки. Колючки и зеленые лапки на ступеньках около две­ри и в узком месте у ворот.

А дальше, от ворот, тянется след полозьев. Длинные полосы на снегу. Это елку везли вчера на санках из ле­са, через овраг, а она царапала снег растопыренными ветками.

Светлана вышла за ворота и остановилась посередине белой улицы, щуря глаза от яркого утреннего солнца. Много таких следов на снегу — у каждых ворот царапи­ны и мохнатые лапки. В каждом коме — мохнатая зе­лень и блеск за окном.

Три года елка была вычеркнута из жизни девочки. Елка и все, что связано с ней. И вот опять...

Хорошо встретили вчера Новый год. Весело было. Удивительно даже, сколько народу поместилось за не­большим круглым столом. Да, не меньше десяти человек сидело только на диване. Люди, впрочем, были разной величины. Зинаида Львовна сказала:

 — Это мой актив — самые прилежные читатели в библиотеке.

У старших мальчиков уже по-петушиному ломался голос, а самая маленькая девочка в разгар веселья по­ложила на валик старенького дивана все три диванные подушки и ринулась вниз, визжа от восторга и стра­ха, — для нее это была огромная высота.

Ну и кавардак был в комнатах! Светлане казалось, что Зинаиде Львовне дня два по крайней мере придется заниматься уборкой. А вышло совсем не так. Зинаида Львовна посмотрела на часы, похлопала в ладоши:

 — Ну, ребятушки... Я обещала вашим мамам...

Можно было подумать, что она Аладдин и потерла волшебную лампу; всё остальное сделали духи. Светла­на успела поставить на место только один стул и выте­реть одну чашку. Да и то девочки говорили ей:

 — Оставь, не трогай, ты у нас в гостях!

На широкой улице по-праздничному тихо. Рано еще. И большие и маленькие отдыхают после встречи Ново­го года. Этот год — тысяча девятьсот сорок пятый — должен быть особенным годом. Вчера поднимали бо­калы за победу, за то, чтобы война окончилась в новом году.

Не все местные жители отдыхают. Вот совсем свежие следы в проулке между заборами. Какой-то запоздалый дед Мороз только что протащил на санях елку из леса. О чем он думал вчера, нераспорядительный дедушка?

Великан этот дед Мороз — следы огромные, от вмя­тины до вмятины почти три Светланиных шага. И елку себе выбрал по вкусу. Она не просто царапала снег вет­ками — она не помещалась на санках, она сгребала снег направо и налево, оставляя за собой широкую по­лосатую дорогу.

Светлана помчалась вперед по этой дороге. Обогнула забор, очутилась на незнакомой улице... Направо, на­лево... еще забор, еще поворот...

Большущая елка лежала так близко за углом, что Светлана чуть не споткнулась о ветки, еле успела затор­мозить.

Дед Мороз, длинный-предлинный, сравнительно еще молодой, стоял тут же, с папиросой в зубах.

Умаявшись и желая отдохнуть, он с задумчивым ви­дом протирал круглые стекла очков.

 — Здравствуйте, дедушка Мороз! — выпалила Свет­лана.

На нее смотрели удивленные близорукие глаза. Дед Мороз неторопливо надел очки, отчего стал немножко похож на Аллу Нежданову, и приветливо сказал:

 — Здравствуй, Светлана.

Теперь удивилась Светлана:

 — Откуда вы знаете, как меня зовут? Ведь вы меня никогда не видели!

 — Именно потому и знаю, что это ты. Всех осталь­ных здешних ребят видел, а тебя нет. Значит, именно ты — приезжая.

 — Но почему приезжая должна быть именно Свет­ланой?

 — Потому что именно Светлана приехала. И елку на­думали делать как раз в честь твоего приезда. Как же мне не знать?

Он уже опять тащил за собой огромную елку, совсем скрывавшую маленькие узкие сани. Светлана бежала рядом, недоумевающая и заинтересованная.

 — По-моему, ваша елка ни в одном доме не поме­стится. Она проткнет потолок.

Он с тревогой обернулся на елку?

 — Думаешь, не поместится?

Они подошли к дому с большой террасой и беседкой в глубине сада. Елка, шурша ветвями, втянулась в во­рота.

Хлопнула дверь, на террасу выбежала очень красивая девушка в джемпере, с длинными, по колено, кашта­новыми косами, и крикнула:

 — Так я и знала!.. Что же ты наделал, Алешка? Раз­ве это комнатная елка? Такую в Москву везти и поста­вить на Пушкинской площади!

 — Надя! Надя! — взывал через форточку женский го­лос. — Как же можно раздетой! Вернись! Простудишься!

Надя обернулась:

 — Мама, посмотри, какую нелепую елку Алеша при­нес!

 — Алеша! Что же вы наделали! — Это уже из фор­точки.

 — Не беспокойся, Надюша. Александра Павловна, не беспокойтесь, мы ее подрубим!

Не было, не было такого длинного в Костином аль­боме, его нельзя было бы не узнать!.. Сосед? Двоюрод­ный брат?

Светлана стояла у ворот. Невозможно было уйти.

Надя заметила ее:

 — А это Светлана? Я тебя сразу узнала, Костя рас­сказывал. Что же ты стоишь? Давай будем знакомиться.

«Дед Мороз», «Алешка», «Алеша» был наконец офи­циально представлен. Но что значит фамилия и такие ничего не говорящие слова, как «мой товарищ»?

Невозможно было не войти вместе с ними в дом, ко­гда Надя пригласила войти.

Хорошая квартира, гораздо больше, чем у Зинаиды Львовны. Очень красивая мебель. Зеркальный шкаф, от­дельно зеркало из трех частей на лакированном столике. Даже неприятно как-то: всю тебя видно сразу — и спе­реди, и с боков, и с затылка. Непонятные кэлькэшозы в этой квартире недопустимы. Диван и кресла, обитые шелком, с деревянными, должно быть красного дерева, спинками.