С этого дня Тусю Цветаеву стали называть «трудным ребенком».
На письменном экзамене по алгебре Светлана и Туся сделали одну и ту же ошибку. Не грубую ошибку, но все-таки... Обе старались поправить дело устным ответом. И обе немножко запутались в вычислениях. Не очень запутались, но все-таки...
При снисходительном отношении экзаменатора можно бы всем этим пренебречь и решить, что знают обе девочки на пятерки. А при строгом отношении экзаменатора...
— Вот увидите, у меня будет по алгебре четыре, а у Соколовой пять! — говорила девочкам Туся.
Светлану волновала отметка по алгебре. Странно сказать, но она даже боялась пятерки. Теперь, разглядывая Светланино свидетельство об окончании семилетки, Туся заметила, даже с сочувствием, хотя и свысока:
— Мог бы тебе все-таки Иван Иванович пять поставить.
Светлана спросила:
— А тебе?
— Мне это, в конце концов, не так важно, а тебе, поскольку ты поступаешь в педагогическое училище...
— ...заранее было бы полезно научиться, как завышают отметки, ты это хочешь сказать? — докончила Светлана.
Все засмеялись — и Светлана первая.
Почему Туся раздражала ее прежде, а теперь нет?
Что изменилось? Кто изменился? Туся — очень мало. Во всяком случае, все, что было в ней неприятного, осталось. Не только осталось — неприятные черты ее характера как будто растут вместе с ней.
А ведь училась в школе семь лет, были хорошие учителя... Значит, не все может сделать школа?
Многие девочки в будущем году собираются вступать в комсомол. Туся не хочет.
— Вот еще! — говорила она Нюре Поповой. — Надают разных поручений, а мне заниматься нужно, я хочу кончить с медалью.
Она способная. Конечно, кончит с медалью. И в жизнь пойдет такая — все для себя.
Она не раздражает, потому что ее жалко. Ведь Тусе всего четырнадцать лет. Когда ей было два года — девочки рассказывали, — Тусина мама спрашивала дочку:
«Где общее солнце?»
Туся поднимала руку, показывая на небо.
«А где папино и мамино солнце?»
И Туся тыкала себя пальцем в грудь.
Четырнадцать лет вращались папа и мама вокруг этого небольшого светила. И других, по мере возможности, заставляли вращаться: домашнюю работницу, тетушка есть у них какая-то... Кроме того, маленькие планетки — Тусины ближайшие подруги. Нюра Попова, например, считает Тусю чуть ли не гениальной.
Что же будет потом, когда Туся поймет, что Вселенная устроена совсем не так? А если не поймет, проживет свой век, не познакомившись с начатками космографии?
Подошли девочки из четвертого «Г» — Маша, Рита и Катя:
— Здравствуй, Светлана!
Они с уважением разглядывали Светланины пятерки и четверки.
— Светлана, так ты окончательно в училище от нас уйдешь?
— Окончательно.
Катя вздохнула:
— Жалко.
Светлана спросила:
— А вы зачем сегодня в школу пришли?
— Мы знали, что у вас сегодня последний день, — сказала Рита. — Завтра в лагерь уезжаем. Хотели попрощаться.
— Светлана, а Олечка к тебе заходит? — спросила Маша.
— Заходит. И я у нее часто бываю.
— Светлана, а ты будешь в школу к нам иногда?..
— Буду, конечно.
Из школы вышел Иван Иванович и подсел на скамейку:
— Как дела, восьмиклассницы?
Маленькие девочки, застеснявшись, стали прощаться. Светлана поцеловала каждую в лоб и ласково смотрела им вслед. Шесть туго заплетенных косичек на пестрых, уже не форменных платьях...
Ну, а эти девочки изменились или нет? Так хотелось поскорее переделать и Катю и Риту! Переделать не удалось, но все-таки Рита не такая сонная и равнодушная, как была осенью. Благополучно перешла в пятый класс. Может быть, просто потому, что в первую смену ей стало легче учиться? Катя меньше ошибок делает в диктанте. И опять-таки неизвестно, по какой причине, потому что было много причин. Весной Катя ходила на дополнительные занятия... Но, может быть, все-таки хоть чуточку повлияло и то, что она много стала читать?
Иван Иванович сказал:
— Будут скучать без тебя.
— Мы тоже, — почти в один голос сказали Мухи и Галя.
— Я тоже, — добавил Иван Иванович.
Пошутил или серьезно? Может быть, и не пошутил...
— Куда летом едешь, Светлана?
— Еще не знаю, Иван Иванович. Меня Зинаида Львовна звала к себе, и в лагерь хочется с детским домом напоследок, но ведь экзамены...
— Поезжай. Сначала отдохни, потом будешь готовиться. Со следующей недели ко мне, милости просим, как прежде, по вторникам и пятницам. Я весь июль буду в Москве.
— Спасибо, Иван Иванович, мне даже неловко...
— А ты без церемоний.
Когда он ушел, Светлана задумалась, не слушая, о чем болтают подруги. Почему она решила стать учительницей? Хотела быть такой же, как мама. А потом из-за Ивана Ивановича тоже.
Такой, как мама и как Иван Иванович, стать невозможно. Да и не нужно подражать. Надо найти свое. Но найти свое не так-то просто. Идеальным педагогом стать трудно. Да и много ли их, идеальных педагогов? Гораздо больше совсем не идеальных, но которые тоже очень нужны, потому что они очень любят свое дело.
Взять, например, нашу Тамару Владимировну. Теперь, когда сама постарше стала, понимаешь, как часто Тамара Владимировна терялась в трудных случаях, не знала, как поступить, призывала себе на помощь авторитет директора детского дома. А в то же время сколько тепла она давала ребятам, как по-матерински радовалась и печалилась за них!..
Как жалко было переходить к другой воспитательнице, в старшую группу... Та была, может быть, даже лучшим педагогом, но посуше.
И как жалко будет теперь, совсем уходя из детского дома, расставаться с Тамарой Владимировной!
Светлане вдруг вспомнились торжественные слова Ивана Ивановича: «В 1951 году Светлана Соколова начнет преподавать в начальной школе». Через три года... Забавно... Невероятно! Впрочем, через три года — ведь это очень много! Ничего, научусь...
Светлана вдруг представила себя не молоденькой, начинающей, а опытной учительницей со стажем. И пусть матери приходят к ней в школу за советом.
Предположим, зашла бы к Светлане в учительскую мать Туси Цветаевой.
«Товарищ Цветаева, — сказала бы Светлана, — вы неправильно воспитываете вашу дочь. Любовь к ребенку должна быть требовательной любовью. А вы балуете Тусю, вы стараетесь как можно лучше накормить и одеть ее и думаете, что это все. Что бы Туся ни сделала, даже если она явно неправа, вы всегда защищаете ее». И так далее, и так далее... Можно будет даже упомянуть про их домашнюю солнечную систему: мне девочки, мол, рассказывали (собственно, рассказывала Нюра Попова, но выдавать ее будет нельзя). После этого тяжелого разговора с неясными результатами пускай войдет в учительскую мать Гали Солнцевой. С ней можно будет отвести душу. Немножко, впрочем, и предостеречь. Порою Галя бывает слишком мягка и деликатна. Ей будет легко с хорошими людьми, но ведь есть и плохие. Ее будет больно ранить зло. Хорошо бы, так сказать, повысить ее обороноспособность... А что можно сказать Александре Павловне Зиминой, матери Нади?
«Товарищ Зимина, — сказала бы Светлана, — мне долгое время был неясен характер вашей дочери. Она совершала непонятные для меня поступки. Мне кажется, что ваша дочь с детства разрывается между двумя мирами — большим миром своего отца и вашим маленьким мирком уютной жизни фарфоровых собачек». (Пожалуй, не говорить про собачек, еще обидится!)
Надя окончила институт в этом году, защитила диплом. Ей предлагали остаться в аспирантуре, но она отказалась. Александра Павловна была этим очень расстроена. Она убеждала Надю — уж если уезжать из Москвы, так проситься к отцу на завод: «Все-таки дочь директора, совсем другое положение!»
И опять Надя сделала по-своему и едет вместе со своей группой... Только Алеша Бочкарев совсем в другое место получил назначение.