«Хорошо читает, — подумал Костя: — и просто и как-то очень значительно. И голос у нее... Ведь не громко говорит, без всякого напряжения, а каждое слово доходит до всех... И как хорошо ее слушают ребята!..»
Сначала Костю отвлекали наблюдения за ребятами и за Светланой. Он покосился на старшего вожатого — кажется, парень чуточку волнуется за своих подначальных: ему хочется, чтобы лейтенанту понравилось в лагере. Но очень скоро Костя сам заинтересовался автобиографией знаменитого певца и, прекратив наблюдения, стал только слушать.
— «...Я копил деньги, чтобы поступить в колледж. Я внес плату, и меня приняли в школу для белых. За целую зиму я не сказал трех слов со своими белыми товарищами по классу. Я сидел за последней партой, в самом конце, я шел в школу один и возвращался один. Я был там чужим...
Так я учился, учился и работал...»
Тяжелое детство, тяжелая юность! И все-таки этот человек любит свою страну, все свои силы он отдает Америке трудового народа.
«...Я за ту Америку, которая борется за мир! Что может быть понятней?..»
Светлана опустила газету. Один из мальчиков спросил:
— Светлана Александровна, а почему они так негров не любят?
Костя поискал глазами взрослую Светланину тезку — может быть, вон за тем большим деревом сидит кто-нибудь: вожатая или педагог?
Но за деревом молчали, не было там никакой Александровны. А маленькая Светлана сама спросила ребят:
— Ребята, кто скажет, почему неграм так трудно живется?
Мальчик, сидевший рядом с ней, сейчас же отозвался:
— Потому, что негры были рабами, их считают низшей расой. Только не все американцы такие расисты. У Поля Робсона много друзей, и черных и белых, — ведь он сам об этом говорит.
— Это было вроде как у нас крепостное право?
— Да, вроде как у нас крепостное право. Только, ребята, неграм было еще хуже, чем у нас крепостным. Негров считали низшей расой, рабочим скотом. Вот Робсон упоминает «Хижину дяди Тома». Кто читал эту книгу?
Сразу поднялось несколько рук.
— А кто читал «Приключения Гекльберри Финна»?
Марка Твена читали почти все.
— Понравилась вам эта книга?
Сразу отозвалось несколько голосов:
— Очень понравилась! Веселая, смешная!
— Веселая, смешная... да, конечно. Замечательная книга! Ребята, а ведь она не только веселая. Марк Твен в ней говорит об очень жестоких вещах...
Светлана замолчала на секунду, Костя с интересом ожидал, что она скажет.
Марка Твена он читал лет пятнадцать назад. Тоже сказал бы: веселая книжка. Впрочем, каких-то прохвостов там измазали дегтем и вываляли в перьях... Даже жалко их стало... Еще родовая месть описана... Но о неграх?
— Помните, ребята, тетю Салли? — продолжала Светлана. — Добрую, немного забавную тетю Салли. Помните, как ей рассказывают, что на пароходе лопнул котел? И что никого не убило, только негра. А милая, добродушная тетя Салли отвечает: «Слава богу! А то ведь иногда и людей убивает!»
«Любопытно, — подумал Костя, — что, она сама это сопоставление сделала или прочла где-нибудь? Похоже, что сама».
— А помните, как беглый негр Джим попал на ферму к тете Салли? Они очень добрые, тетя Салли и ее муж, они очень хорошо относятся к Джиму. Но они выдадут Джима хозяину и даже награду за это получат: двести долларов. Негр — чужая собственность, не вернуть его хозяину так же плохо, как украсть. Даже мальчики... Даже сам Гек все-таки немножко сомневается... Во всяком случае, он чувствует себя преступником, помогая бежать негру. Он удивляется, как Том, мальчик из хорошей семьи, решается на такое дело. Ребята, то, что описывает Марк Твен, было сто лет назад. Негры в Америке давно уже перестали быть рабами. Но... — Светлана опять помолчала.
Костя с интересом ждал, что она скажет дальше. Старший вожатый по-хозяйски радовался, что его ребята ведут такие умные разговоры.
— Вот представим себе внуков... нет, даже правнуков Тома Сойера и Гекльберри Финна. Они учатся в колледже — то есть, по-нашему, в школе. Сколько их может быть в классе? Двадцать, тридцать, может быть, сорок человек. И в этом же классе, на самой последней парте, сидит мальчик-негр, которого зовут Поль Робсон. С ним никто не разговаривает, никто не играет. За год ученья он трех слов ни с кем не сказал. Он умен и талантлив, но самая последняя тупица в классе считает себя выше его. Почему? Только потому, что они белые, а он негр... Нет! — Светлана опять подняла «Пионерскую правду», лежавшую на траве. — Нет, мне даже думать не хочется, что в этом классе могли быть правнуки Тома и Гека. Мне кажется, что правнуки Тома и Гека — это смелые люди, которые пришли защищать Робсона, те, которые сказали: «Попробуйте только тронуть нашего Поля — и мы разнесем ваш город в щепки!»
Мальчик, сидевший недалеко от Кости, случайно обернулся, увидел незнакомого, с любопытством оглянулся опять. Вслед за ним и другие ребята стали поворачивать головы.
Светлана замолчала, проследила направление их взглядов. Она обрадовалась, прямо даже удивительно как обрадовалась. Очень выразительное у нее лицо — все так прямо на нем и написано, читай без слов: «Здравствуйте! Вот хорошо-то!.. Почему вы здесь? Случилось что-нибудь? Или просто так приехали... ко мне в гости?»
Улыбнулась, кивая ему, и сразу опять сделалась серьезной: посидите, мол, там, потерпите, вот закончу свои важные дела и подойду к вам.
Ладно, заканчивай свои важные дела!
Кто она здесь, в лагере? Неужели вожатая? Девочек больше нет в отряде, кроме нее. Кажется, она была вожатой в школе... и мама что-то говорила. Но ведь вожатые в лагере совсем не то, вожатые в лагере — взрослые люди...
Светлана, закончив «важные дела», подошла к Косте и уже словами сказала: «Здравствуйте!»
Яркий пионерский галстук очень шел к ее смугло-румяному лицу и черным глазам.
К конфетам она отнеслась с необычной для нее солидностью. Одну коробку, впрочем, развернула и даже приоткрыла, заглядывая внутрь. Потом закрыла опять и старательно перевязала ленточкой:
— Этим мы займемся после обеда.
Ох, какое благоразумие, просто сил нет!
Старший вожатый сказал ей несколько слов и остался на лужайке с ребятами, а Светлана повела Костю обратно к дому:
— Зинаида Львовна здорова?
— Здорова, спасибо.
— А... в академии у вас как?
— В академии ничего.
— С экзаменами все благополучно?
— Благополучно.
— Вообще у вас... Костя, у вас все в порядке?
— Да... вроде как в порядке... Ты что на меня так смотришь, живая анкета?
— На все вопросы можете не отвечать, можете просто ставить загогулину. — Она провела в воздухе пальцем зигзагообразную линию.
— Светлана Александровна! — Их догонял один из мальчиков, явно чем-то очень взволнованный. — Володя Смирнов вернулся, вон он около волейбольной площадки стоит!
Светлана остановилась:
— Скажи ему, чтобы он сейчас же пришел ко мне. Я буду в пионерской комнате.
Взволнованный гонец умчался, мелькая коричневыми пятками. Светлана ввела Костю в дом.
— Вы меня извините, Костя, мне придется отлучиться ненадолго. Посидите вот здесь, отдохните. Это комната старшего вожатого. Повесьте фуражку, конфеты положим вот сюда. Можете посмотреть наши альбомы, чтобы не было скучно. Я очень быстро...
Она вышла.
Костя оглядел крошечную комнату. Узкая железная кровать с аккуратно заправленным одеялом. Большие рулоны цветной бумаги. На столе полуигрушечная-полунастоящая швейная машинка — должно быть, старшие девочки учатся. Футбольный мяч — это для мальчишек... Много альбомов, старательно исписанных детским почерком.
Костя рассеянно перелистал альбом.
«После завтрака наш отряд в первый раз пошел за ягодами. Мы набрали много и долго ягод...» Слово «долго» зачеркнуто. Это кто-то совсем маленький писал.
«Сельских пионеров пока еще характеризует неточность передачи мяча, что значительно снижает остроту их атак...»