Выбрать главу

Приехал серьезный и явно чем-то озабоченный... Да­же какая-то складочка около губ — вроде будущей мор­щинки.

 — Ладно, смейтесь, — сказала она. — Я сама до сих пор привыкнуть не могу к этой Александровне!

Они пошли просто так, без дороги, и серо-зеленый мох мягко пружинил под ногами.

 — Чем этот мальчуган провинился, которому ты го­лову намыливала? — спросил Костя.

 — Костя, он ругается. И не так, как другие ребята иногда: дураком или еще как-нибудь... Он нехорошими словами!

 — Кажется, очень раскаивался? Светланка, ты уж меня прости, я немножко подсматривал за ним в коридо­ре — хотел подслушать, как ты с ним разговариваешь, только не удалось.

 — Очень неудачно разговаривала.

 — Неудачно? Мне кажется, наоборот, что ты так вы­держанно...

 — Нет, я сделала ужасную бестактность. Я спросила его: «Ведь ты никогда не слышал, чтобы люди, которых ты уважаешь, говорили такие слова? Разве твой папа так говорит?» А он мне ответил: «Папа говорит». Костя, зна­чит не всегда можно мальчику поставить отца в пример. А ведь он не плохой человек, Володин отец, и работник хороший. Он приходил в завком, я его видела. Костя, вот вы на меня сейчас сочувственно смотрите... но... мне ка­жется, даже хорошие мужчины не очень склонны осуждать такое... Вот погодите, будут у вас свои ребята, тогда вы поймете!

Костя усмехнулся:

 — Ты говоришь с таким видом, будто тебе по край­ней мере сорок пять лет и у тебя не меньше полудюжи­ны детей!

 — У меня их больше двух дюжин, Костя! У меня двадцать девять энергичных мальчишек, которых я еще не очень хорошо умею воспитывать!

Когда Светлана и Костя уходили в лес, Косте хоте­лось расспросить поподробнее, чего, собственно, от него ждут во время предстоящей беседы.

Костя никогда не любил, да и не умел выступать на собраниях. Когда все-таки приходилось — в школе, по­том в армии, — он старался говорить как можно короче. С ребятами так нельзя: будет сухо и скучно. Может быть, Светлана что-нибудь посоветует?

Но Светлана стала рассказывать о своих мальчиках и о малышах из пятого отряда.

День был жаркий, далеко идти не хотелось.

Светлана сказала:

 — Давайте здесь посидим.

Костя лег на траву, закинув руки под голову.

В серебристо-зеленых ветках сосен, утонувших в голу­бом небе, запуталось белое облако, стояло почти непо­движно и таяло прямо на глазах.

Теперь не только говорить — даже думать ни о чем не хотелось.

 — Светланка!

 — Что?

 — Очень хорошо здесь у вас!

 — Да.

Светлана сидела, обхватив руками колени. На ней по­лосатое платье — синее с белым. На ногах маленькие ры­жие сандалии, совсем детские.

Там, где она сидела, уже не было травы — начинался белый песок и доходил до самой реки.

Светлана рисовала что-то сухой палочкой на песке, потом стирала и рисовала опять.

 — Вы почему улыбаетесь?

 — Так.

 — Скажите.

 — Да просто так. Ты вот пишешь что-то на песке, а мне вспомнилось.

 — Скажите, что вспомнилось.

Костя вспомнил парня из комендантского взвода, ко­торый проверял пропуска у ворот академии. Его демоби­лизовали весной. Перед этим он советовался с Костей, что ему делать после демобилизации и как побыстрее попасть в вуз. Костя спросил, окончил ли он десятилетку. Оказалось, что нет, десятилетку не закончил — в армию пошел.

«Тогда иди в школу рабочей молодежи: можешь и ра­ботать и учиться!»

Как-то утром, выйдя из общежития, Костя увидел удивленную уборщицу и очень довольного дежурного. Вся дорожка около ворот была исчерчена непонятными зигзагами и цифрами. Костя не сразу догадался, что это знаки радикала. Улыбающийся парень пояснил, что он уже обзавелся задачником по алгебре, но вот беда — по­забыл, как извлекать корни.

Всю ночь, стоя на дежурстве, вспоминал и наконец добился своего — вспомнил.

«Правильно, товарищ старший лейтенант?»

«Правильно».

«Тогда заметай, тетя Поля!»

Светлана, отбросив свою палочку, радостно сказала:

 — Но ведь это очень здорово, Костя!

 — Конечно, здорово, — согласился Костя. — Потому я и рассказал тебе, что здорово! Я же знаю, что ты уме­ешь ценить такие вещи!

Они вернулись в лагерь как раз в тот момент, когда заиграл горн к пробуждению.

Прошли вдоль невысокого сквозного забора, отделяю­щего часть лагерной территории. За забором — белый двухэтажный дом, перед ним — цветник. Среди цветов стоят маленькие бревенчатые избушки и большие дере­вянные грибы с круглыми скамеечками под ними.

 — А там у вас что? — спросил Костя. — Детский сад?

 — Да. У дошколят свои воспитательницы, отдельная столовая, у них все отдельно.

Костя сел на скамейку около забора, а Светлана убе­жала к своему отряду.

С первым звуком горна в корпусе старших мальчиков послышалось радостное жужжание, топот ног по лестни­це. Из всех дверей — даже из окон — выбегали, выпры­гивали ребята.

У малышей, наоборот, еще тихо: разоспались, никак не могут проснуться. Вот наконец и они появляются. Все во дворе приходит в движение, как будто не было нико­гда и не могло здесь быть никакого тихого часа.

Разглядывая ребят, Костя опять с тревогой подумал о предстоящей беседе с ними.

Кто-то осторожно дотронулся до его спины. Костя обернулся.

Когда он только немного повернул голову, он увидел зеленый забор, казавшийся отсюда, сбоку, совсем глу­хим. А на гладкой стене забора, невысоко над землей, — множество детских ручонок, непонятно откуда взяв­шихся.

Когда Костя обернулся совсем — доски забора как бы раздвинулись перед ним.

Пустого пространства между ними было даже боль­ше, чем досок.

Прямо на Костю совсем близко смотрели из-под белой панамы детские глаза, внимательные и любопытные. А справа и слева за забором — длинный ряд белых па­нам, множество любопытных детских глаз.

Это дошколята. Они тоже проснулись и вышли к сво­им цветам и грибам. Дошколят не пускают на террито­рию школьного лагеря, но им хочется посмотреть, что де­лают большие ребята. И вот они взбираются на нижнюю перекладину забора, обхватывают руками одну или две доски и смотрят в широкие просветы.

Они видят, как выстраиваются на линейке пионеры, сдают рапорты... Одному объявляют благодарность, дру­гому — выговор. Все необыкновенно интересно.

Вчера был волейбольный матч с соседним лагерем, и дошколята «болели» за своих.

А сегодня незнакомый дяденька приехал. Военный. С погонами. Сидит на скамейке, лицом к большим ребя­там, спиной к маленьким.

Маленькая Наташа Андреева протянула руку из-за забора и потрогала эту спину.

Костя улыбнулся. Наташа с готовностью улыбнулась в ответ.

Костя осторожно поймал ее руку и задержал в сво­ей — маленькая ручонка с шелковистой кожей, она почти вся, до локтя, уместилась в его ладони. Наташа смотрела выжидая.

Какая доверчивость и какая беззащитность!

За годы войны Костя видел столько страдающих ре­бят, столько жестокостей по отношению к детям... Не­навидел тех, кто был причиной детского горя и страда­ний. В детском доме, когда бывал у Светланы, у мамы в библиотеке, у семейных знакомых, на улицах, на бульва­рах — ему всегда было приятно видеть детей. Ему всегда казалось, что он любит ребят.

Но — странное дело! — никогда не было такого чув­ства. Вот держать бы и держать такую маленькую ручонку...

Или Светланкины слова тому причиной? Так по-взрослому и в то же время по-детски она сказала: «Вот погодите, будут у вас свои собственные ребята, тогда вы поймете!»

Костя ласково пожал маленькую ручонку и отпустил ее. Отошел от забора, даже не задав неизбежных тради­ционных вопросов: «Сколько тебе лет?» и «Как тебя зовут?»

 — Костя, вы что?

Светлана подошла к нему спросить, не хочет ли он чаю.

 — Я ничего!

 — Нет, вы какой-то такой...

Никогда она не видела его таким — растроганно-неж­ным и печальным.

 — Нет, все-таки что-то тут сейчас...