— Ничего, — сказала Лида, — пойдём так. Для первого раза прощается, — и взяла Светлану за руку.
Светлана стояла, то поднимая, то опуская крышку парты.
— Я не пионерка.
— Как же так? — удивилась Лида. — Ах, да! Ведь ты… Всё равно пойдём, посидишь с нами, а в ноябре дашь торжественное обещание и будешь настоящей пионеркой.
Светлана ответила страдальческим голосом:
— Нет, я не хочу.
— Как?! Пионеркой не хочешь быть?
Туся Цветаева насмешливо сказала:
— Она в оккупации жила, её фашисты распропагандировали, вот она и не хочет!
— Замолчи, — строго сказала Лида.
Светлана, сжав кулаки, метнулась к Тусе.
Вожатая с трудом удержала её.
— Девочки, уйдите! Все уйдите! Идите в пионерскую комнату и ждите меня там!
— Не смеет! Она не смеет говорить так! — кричала Светлана. — Моя мама коммунисткой была, они её убили за это! Никто не смеет мне так говорить!
Вожатая крепко держала её за обе руки.
— Ну, успокойся, успокойся!.. Уйдите, девочки!.. Сядь, Светлана, давай спокойно поговорим… Почему ты не хочешь быть пионеркой?
Светлана заговорила уже со слезами на глазах:
— Когда нас в третьем классе всех принимали… я больна была… а потом хотели осенью… а осенью фашисты пришли… Ты думаешь, я не жалела, что у меня галстука нет? Уж я бы его вот как берегла!.. А теперь… что же я… торжественное обещание давать?.. С маленькими?.. С девятилетними?.. Ведь мне уже тринадцать лет! Я лучше через год прямо в комсомол…
Нюра Попова как раз в эту минуту просунула в дверь свой острый носик и удивлённо сказала:
— Тринадцать лет? И только в четвёртом классе учится?!
У Светланы опять начали кривиться губы.
— Вот видишь!
Лида подошла к двери.
— Нюра, уйди!
— Да я ничего! Ты придёшь, Лидочка? — Нюра исчезла за дверью.
Светлана встала.
— Иди к ним, Лида. Они тебя ждут.
Лида обняла Светлану — она знала, что иногда это помогает.
— Как же я тебя одну отпущу — такую расстроенную?..
В коридоре шаги и голоса: это вышли из физического кабинета шестые.
Светлана сказала:
— Вот я с ними и пойду, там наши девочки… Только, Лида, не говори, пожалуйста, никому.
— Хорошо, говорить я никому не буду, а с тобой мы ещё завтра поговорим!
Лида проводила взглядом Светлану… Ничего, как будто успокоилась, идёт вместе со знакомыми шестиклассницами, разговаривает…
А из пионерской комнаты нарастающий гул — там четвёртый «А», предоставленный самому себе. Очень немногие девочки слышали то, что сказала Светлане Туся. Нужно ли говорить о поведении Туей сейчас, на сборе, или лучше с ней одной?.. Ведь Светлана просила не рассказывать никому… Ей будет неприятно, если весь класс… И Евгении Петровны — учительницы четвёртого «А» — нет, на беду: хворает уже вторую неделю!
Лида заторопилась в пионерскую комнату.
Если бы эти маленькие девочки знали, как трудно бывает вожатой, когда вот такие непредвиденные обстоятельства!
На следующий день Светланы в классе не было.
«Муха чёрная», староста, спросила сестёр-близнецов из детского дома:
— Аня-Валя, а где Светлана? Почему не пришла?
Эти девочки всегда ходили вместе, и звали их через тире: «Аня-Валя», — как будто это было одно двойное имя.
— Она пришла, — ответила Аня, она всегда отвечала за обеих, — только она теперь будет не у нас, а в четвёртом «В», её перевели.
Евгении Петровны сегодня опять не было, её опять заменяли учителя из других классов. Первый урок был арифметика. Ивану Ивановичу сказали, кто отсутствует и почему. Гале показалось, что он пожалел о Светлане. В конце урока, закрывая журнал и обводя взглядом класс, он вдруг сказал:
— Пасмурно что-то у вас сегодня, и даже Солнышко в тучах… — Он посмотрел на Галю Солнцеву, — Что, без подружки своей скучаешь?
Галя действительно уже привыкла к своей соседке за эти несколько дней.
На перемене она расспрашивала Аню-Валю, что было вчера в детском доме.
— Мы ничего никому не рассказывали, — сказала Аня. — Светлана велела не говорить.
Галя вздохнула. Должно быть, Светлана сама попросила перевести её в другой класс.
— А у вас в детском доме знают, что Светлана не пионерка?
— Знают. Ей вожатая ещё раньше говорила, что её примут в ноябре.
— А Светлана?
— Она тогда ничего не ответила.
На большой перемене Галя вместе с «Мухами» поднялась на самый верхний этаж — внизу был только их класс — четвёртый «А». В четвёртом «В» они почти никого не знали: этот класс был целиком переведён из другой школы.