–Да, балует он тебя. Сумасшедшая.
–Нет же, послушай. В том, что сейчас расскажу, ни слова не придумано. Я когда в столб влетела, меня по идее должна была спасти подушка безопасности, но навигатор слетел со своего места от удара и огрел меня по голове – так я получила свое сотрясение. И знаешь, меня куда-то унесло, то есть, наверное, душу мою, – она помолчала, попытавшись придумать, как описать, что с ней произошло. И решила: чем проще, тем лучше:
–Короче, я видела твою Олесю. Не как во сне, а будто она сама со мной встречи искала, – Стас крепко сжал ее руку. Постукивавший молоточек плыл из глубины сознания к поверхности – мужчина мысленно дал себе слово: упоминания супруги в какой-либо лжи он Ане точно не простит. Но помятуя, как не дал ей выговориться в прошлый раз, теперь решил милосердно дослушать:
–Она у тебя такая замечательная – еще красивее, чем на всех фото вместе взятых, от нее свет какой-то неземной струился – такая девочка солнечная. Немного пожурила за тебя. Мол, надеялась, я о тебе на Земле позабочусь, а тут у нас все это случилось. «Он ведь даже успел в тебя влюбиться, – говорит, – но он человек гордый, такого никогда не простит. Можешь с ним встречи не искать – сделает вид, что ничего не было». Я прямо там разревелась, спросила, что сделать можно – ей ведь ОТТУДА виднее, да и тебя давно знает. Она головой покачала. «Потеряла ты его, – говорит. – Он теперь ни тебя, ни Алису, никого не послушает. Сейчас он к тебе в одном случае придет – к горбу, проститься. Но тебя здесь пока не ждут, поэтому набирайся терпения и жди, пока в нем за годы обида уляжется. Или забудь все и живи как раньше». Я тогда возьми и скажи: «А если я мертвой притворюсь, что будет?». Олеся руками развела – сказала, прийти ты придешь, но как бы мне самой это боком не вышло. Это наш разговор в общих чертах – мы долго ведь болтали. Я очнулась и все про это видение думала… Вот, решила попробовать.
–Богатая у тебя фантазия, нечего сказать, – умиление во взгляде Стаса исчезло, он обеими руками облокотился на гроб и с недоверием смотрел на Анюту. – Ты еще скажи, она тебя благословила. И меня заодно – совестью не мучиться, что ее предаю.
–А вот это, кстати, так и есть. Она мне сразу сказала: несмотря на все мои глупости, видит, насколько мои чувства к тебе искренни и считает, могла бы мне тебя доверить, если б ты сам захотел…
–Аня, – Стас уже злился, – ты хоть понимаешь, что сейчас говоришь на священную для меня тему? Я еще могу пережить весь этот маскарад с гробом, но вранья про Олесю не потерплю.
–Она еще вот это передать просила, чтоб ты поверил, – Аня взяла его за руку, но не своим привычным рукопожатием, а нежно захватила кисть, описала большим пальцем восьмерку на ладони, потом стала обводить круги вокруг каждого его пальца – сначала в одну сторону, потом в другую. Олеся обожала так играться. Только они с мужем знали это.
–Не может быть, Анечка, – он сжал ее руку, наклонился и прильнул к щеке. – Так кроме нее никто не делал, ты бы сама не придумала… Боже мой. Значит, она где-то там.
–Поверь, ей там хорошо, – серьезно ответила Аня, глядя ему в глаза, – Она и тебе счастья хочет.
–Я, получается, вас обеих люблю. Бред?
–Нет. Я бы на твоем месте ее тоже забыть не смогла. Она хорошая.
–Боюсь, она всегда будет с нами…
–А преимущество в том, что я живая, еще осталось?
–Не представляешь, как я рад, что ты жива.
Со временем Аня выздоровела.
Олесе за явление в граничащем с реальностью сне она была благодарна настолько, что никогда не ревновала к ее памяти и даже вместе со Стасом ходила навещать ее могилку.
Господам Кристаллинскому и Лотарёву пришлось сложить оружие на своей холодной войне и строить отношения в новом контексте – сотрудничества двух крупных корпораций, которое сулило гораздо больше выгоды, чем конкуренция. Аня так втянулась в разработку плана их мирного сосуществования, что окончательно завязала с попытками уйти в творчество. Все-таки к бизнесу у нее было гораздо больше природных способностей.
Но больше всего счастливые перемены в жизни Стаса порадовали его лечащего врача – щедрость финального гонорара смогла покрыть ее ипотечный долг и позволить Мирославе Валерьевне работать в удовольствие.
А книга про Олесю осталась недописанной.
И никакой светлой грусти.