-Олеська, ты чего?! Иди быстро домой, – кричу.
А она боится. Наверх, значит, лезть не боялась, а вниз глянула – обратно не может. Стоит – как прилипла – просит помощи. Причем в ее варианте «помочь» – это не домой вернуть, а обвязаться веревкой подлиннее, забраться к ней и подсобить добраться до чердака. Но у меня гибкости было поменьше, а рассудительности побольше, поэтому, даже прикинув, что в доме еще остались колготки, я не решилась лезть наверх. Стала ее уговаривать: «Ты же ведь привязалась, значит, вниз не упадешь, да и вообще не упадешь… попробуй потихонечку…» Она жалобно лепетала, пыталась ногу пониже спустить, боялась. Потом вспомнила, что там может быть кот, и снова застыла – бросить Рыжика в потенциальной беде она не могла.
Я уже мысленно боролась с желанием вызвать спасателей и доверить снимать сестру с крыши специально обученным людям – понимала ведь: тогда папа непременно узнает об этой проделке, и влетит нам обеим. Хорошо еще, во дворе никого не было. Но это счастье тоже длилось недолго – наш одноклассник Мишаня вышел из соседнего подъезда погулять. И была у него такая дурная привычка, смотреть, нет ли кого из друзей в окне – будто все сидят и его ждут.
Я сестре постаралась как можно тише на него указать:
-Олеська, – говорю, – он сейчас как тебя увидит, весь двор смотреть сбежится.
И как сглазила – не успела договорить, Мишка уже нам кричал:
-Ой, а чего это вы тут?
У Олеськи глаза еще больше распахнулись, щеки краской налились… Я наивно понадеялась, она, наконец, домой сиганет. И что думаешь? Вместо этого сестра отвязала с пояса колготки и опрометью бросилась на чердак – наверх-то ей не страшно ползти было – разбила молоточком стеклянную дверцу, и скрылась внутри.
Мишка чего-то внизу кричал, но мы были как раз в том возрасте, когда девочка может гордо сказать мальчишке «не лезь» и продолжить заниматься своими делами. А дело мне предстояло непростое – в одиночку открыть наш заветный люк. Причем я прекрасно понимала: спилить замок не смогу – долго, тяжело и теперь наверняка заметят… соответственно, получим за это по первое число.
Я походила по квартире из угла в угол, потом в папины инструменты зачем-то залезла. Как оказалось, не зря – увидела там плоскогубцы – и вспомнила, что слесари-то с замком не возились, а петли сбили – решила вытащить гвозди, которыми их обратно приколотили. Силища для этого нужна была неземная – я цепляла каждый гвоздик инструментом – и прыгала вниз – лестница-то невысокая – моего веса хватало, чтоб через какое-то время вместе с гвоздем приземлиться на пол. Когда добралась до Олеськи, хотелось треснуть ее молотком, который она в руках сжимала. Но не стала – за это тоже могло влететь.
В итоге, прибили им обратно гвозди, отвязали колготки с балкона, а через полчаса папа с работы пришел. Мишка в школе пытался спросить, что это было на крыше, но мы сделали удивленный вид – вроде, ему показалось. А кот сам вскоре очутился у подъезда – где пропадал, не признался.
Но страху мы натерпелись! Причем, странно ведь – Олеська-то хоть упасть боялась, а я даже и не думала про это – все переживала, что папа заругает… Да, дети уверены, будто они и все вокруг бессмертны и всегда будут рядом!
-Что же расшифровка не до конца? – строго спросил Стас, когда Анюта пришла утвердить интервью.
–А дальше не про то все было, как говорится, не для печати, – она смотрела в пол – в ее втором интервью тоже не обошлось без прокола:
-И что с тобой было, когда в жизни все оказалось не так? – продолжалась запись, последний кусок которой Анюта не догадалась подрезать.
-В смысле?
-Ее ведь в итоге не стало…
-Зачем тебе? – голос Алисы дрогнул.
-Интересно…
-Я не хочу про это говорить!
-Но это так книге драматизма добавит – если детскую забаву запараллелить с настоящей трагедией…
-У тебя кто-нибудь родной умирал? – совсем ледяным тоном перебила Алиса.
-Да нет…
-И бабушки-деды живы?
-Ну, папиных родителей я не знала, а мамины – до сих пор.
-Счастливая… иди.
-Значит, про аварию не поговорим?
-Иди, говорю. А на досуге подумай, каково это, когда ты с человеком вот так, как мы с тобой, сидишь и болтаешь, а через несколько дней узнаешь, что это никогда не повторится. Сначала представь, меня не станет. А потом, мамы или папы.