Вон. Всех вон из дворца. В ссылку. В тюрьму. На плаху.
Но это будет потом, а сейчас надо подняться с постели. Царь Хасилон сбросил на пол атласное одеяло. Он попытался подняться и застонал от невыносимой боли, которая раскаленной иглой пронзила правый бок. Он лежал обнаженный и беззащитный, лишенный всех знаков царского достоинства и власти, — просто больной старый человек, которому, возможно, совсем недолго осталось жить. Только сейчас он заметил — и ужаснулся, — какими тонкими стали его руки и ноги, какая бледная, дряблая у него кожа и как огромен отвисающий живот.
Медленно-медленно, держась обеими руками за ноющий бок, царь Хасилон поднялся с кровати. Кряхтя, запахнул полы узорчатого бархатного халата. Скорчившись, лишь бы не потревожить больное место, он сделал шаг к заветному шкафчику… И упал на пол, больно ударившись локтем. Тупое покалывание в боку перешло в острую, раздирающую боль. Серебряный колокольчик остался на столике у кровати, недосягаемый, как созвездие Мудрых Дев.
Царь Хасилон, самодержавный правитель Сафата, властелин над жизнью и смертью многих тысяч своих подданных, лежал в халате на полу своей спальни и плакал от боли и унижения.
Если бы Тастум Аллис, рядовой дворцовой охраны, не был тупым и неуклюжим деревенским олухом, призванным на службу всего месяц назад, дальнейшая история Сафата могла пойти совсем по другому пути.
Фаррах, начальник третьего отряда дворцовой стражи, шел по коридору быстрой и уверенной походкой военного человека. Тяжелые сапоги из воловьей кожи мерно отбивали такт его шагов по узорчатым черно-белым плиткам пола.
Аллис уже сидел в гарнизонной тюрьме. Нет, ну это надо умудриться — порвать на спор тетиву арбалета, свитую из крепких жил горного козла! Верно говорят, что Бог дает или ум, или силу. И кстати, следует подумать о том, как от него избавиться. Плохой солдат подведет в любой момент. А сейчас надо заменить его солдатом из резерва и взять из обширных дворцовых кладовых новый арбалет.
На мгновение Фаррах заколебался. Ему надо было пройти через правое крыло, но сегодня служанки затеяли большую стирку, а он не любил запаха мыльной пены и мокрого белья Именно так пахло в маленьком, покосившемся домишке на окраине Дальней Западной деревни, где он родился. Своего отца он не помнил, а мать, худая, рано состарившаяся женщина, стирала белье для соседей, чтобы хоть как-то свести концы с концами Фаррах не забыл и сейчас, как она, кашляя и задыхаясь, таскала воду с реки, разводила огонь в очаге и ворочала тяжеленные котлы с бельем. И еще эта мыльная пена, летающая повсюду… В детстве ему всегда казалось, что у любой еды был противный привкус мыла.
Когда мать умерла, Фаррах пешком ушел в город. Ему было уже семнадцать лет, и он совсем не хотел до конца жизни обрабатывать деревянной сохой крошечный крестьянский надел, голодать и терпеть, пока твердая красно-бурая земля не станет для него последним ложем.
Первые два месяца он провел на городском рынке, помогая торговцам таскать мешки с зерном и огромные корзины с фруктами. Крепкий, смышленый юноша быстро приспособился к новой жизни. Так продолжалось до тех пор, пока на рынок не забрел вербовщик, зазывающий молодежь в солдаты. Фаррах согласился сразу. Он уже решил, что не собирается таскать мешки всю жизнь. Он даже не мечтал о богатстве. Фаррах никогда не завидовал жизни лавочника или богатого купца.
Ему была нужна власть, и только власть.
Первые несколько лет солдатская жизнь была ох как нелегка. Но Фаррах никогда не жаловался. Стиснув зубы, он терпел холод и зной, долгие марши, ночные караулы, плохую пищу и придирки командиров.
Выдвинуться ему помог Астат Калди, его предшественник на посту начальника третьего отряда царской стражи. Грузный краснолицый солдафон с громовым басом и седыми усами вытащил его в стражники из простых солдат, часто вел с ним долгие разговоры по вечерам за стаканом вина и даже сделал своим первым помощником.
А после одного из таких вечеров к нему нагрянули с обыском. Ну кто бы мог подумать, что такой человек хранит у себя крамольные бумаги, призывающие к бунту и свержению царской династии! Он кричал о своей невиновности даже в руках палачей, чем полностью отнял у себя слабую возможность удостоиться высочайшего помилования. Действительно, раскаявшийся грешник еще может быть прощен, но грешник упорствующий повинен смерти.
Так Фаррах стал начальником третьего отряда. Что же, он сделал неплохую карьеру. На пирах он, как и все, пил вино, горланил песни и тискал дородных деревенских служанок. Он даже смеялся, но вот только глаза его при этом не смеялись никогда.