Мимо него солдаты бесцеремонно тащили за ноги пожилого человека с окровавленным, распухшим лицом. Длинные седые волосы волочились по земле, голова стукалась о булыжники мостовой при каждом шаге, но выцветшие голубые глаза были открыты. В них застыла тупая обреченность и покорность судьбе. Присмотревшись внимательнее, Олег узнал дворцового прислужника, который приносил ему обед. Бедолага, его-то за что?
Олег чуть замедлил шаг, и в этот момент несчастный узнал его. Лицо чуть оживилось, в глазах затеплилась надежда. Неимоверным усилием приподняв голову, он вытянул вперед левую руку, указывая на Олега грязным окровавленным пальцем, и крикнул стражникам:
— Это он! Чужак! Хватайте его скорее!
И вот уже чужие руки крепко держат его. На лицах стражников сияет неподдельная радость — поймали государственного преступника! Ведь наверняка уже и награда обещана… Цепкие, не слишком чистые пальцы шарят на груди под рубахой. Тот стражник, что повыше, со шрамом на лице, нащупал бархатный мешочек, рванул шнурок… Боль обожгла шею, как удар хлыстом.
— Терпи, терпи, — сочувственно пропищал ехидный голосок, — вспомни, что тебе еще предстоит!
А стражник уже возится с мешочком, пытаясь развязать хитрый узел. Его глаза загорелись жадностью, видно, что своей добычи он просто так не отдаст. Но тут вмешался его товарищ, тот, что до этой минуты крепко держал Олега за локти, лишая возможности двигаться.
— Эй, что там? А ну-ка, покажи!
Олег почувствовал, что хватка ослабла, и, собрав все силы, рванулся вперед. Он чудом вывернулся, оставив в руках стражника только клочок домотканой серой рубахи, и бросился бежать. Стражники ринулись в погоню, и вскоре к ним присоединилась целая толпа.
Петляя как заяц в узких лабиринтах старинных улочек, Олег сумел на время оторваться от преследователей. Но топот сапог по булыжной мостовой все ближе и ближе, хлопают ставни, слышны голоса простых горожан: «Вот он! Здесь! Только что свернул вправо!»
Олег даже обрадовался, когда выбрался из города. На открытом пространстве его легче будет поймать, улюлюкающая толка уже настигает, дышит в затылок, словно огромное многоголовое чудовище. Но умирать в узких кривых лабиринтах, словно крыса, забившаяся в щель, — это совсем недостойный финал. Лучше здесь, на белых камнях, отполированных соленым морским ветром, среди редких кустиков высохшей желтоватой травы… Уже ни на что не надеясь, Олег бежал вперед, не разбирая дороги.
Он слишком поздно заметил, что впереди у него только утес, нависающий над пенным прибоем. Он еле-еле сумел остановиться на самом краю обрыва, глянул вниз — и тут же отпрянул. А высоко, однако. Метров тридцать, не меньше. Волны с ревом бьются о берег… А из воды торчат белые острые скалы, будто зубы древнего чудовища. Олег не знал, конечно, что местные жители называли это место бухта Акулья Пасть, и не одна рыбацкая лодка уже разбилась здесь о камни.
Так или иначе, бежать ему больше некуда. Что ж, бывает и такое. Остается только не выдать свой страх. Как там говаривал этот, мать его за ногу, Хаддам из Гилафы? Бог не любит трусов.
Олег обернулся к своим преследователям. Толпа стояла молча, окружив его широким полукольцом. Подойти ближе никто не решался — при каждом резком движении камни предательски выскальзывали из-под ног, с плеском падая в море. Вес одного человека утес выдержал, но под тяжестью многих вполне мог бы обрушиться, превратив бухту Акулья Пасть в братскую могилу.
Ну и что же теперь делать?
— Камнями его! Побить камнями! Теперь не уйдет!
Толстый краснолицый горожанин, скорее всего лавочник, в цветной рубахе, промокшей насквозь от пота под мышками и на спине, брызгал слюной от возмущения. И толпа подхватила:
— Камнями его!
Олег не чувствовал страха. Заложив руки за спину, выпрямившись во весь рост и подняв лицо к небу, он улыбался. Вверху синева и внизу откос… солнце палит нещадно, и соленый морской ветерок нежно перебирает волосы. Олег понял внезапно, что именно к этой минуте он шел всю свою жизнь. Он понял, ради чего так яростно и безнадежно сражался Роже де Мирпуа, за что взошли на костер тысячи и тысячи безвестных катаров, за что боролся и страдал всю свою долгую жизнь покойный Жоффрей Лабарт. К нему пришло никогда не изведанное раньше чувство покоя и свободы.
Брошенный камень ударил в плечо. Другой рассек верхнюю губу. Олег отер кровь рукавом, медленно обвел взглядом беснующуюся толпу. Даже странно — и чего они так суетятся? Он ясно представил себе, что ожидает их всех в ближайшем будущем, — и содрогнулся.
Теперь он видел перед собой уже не толпу, жаждущую крови, а людей, испуганных, обманутых, отданных на заклание чужой злой воле. И непрошеная жалость к ним вдруг сдавила горло, заволокла глаза мутной пеленой, превратила сердце в пульсирующий комок боли.