Собравшись с духом, он выпрямился, положил перед собой чистый лист бумаги, обмакнул перо в чернильницу и твердой рукой начал писать:
«Я, Арат Суф, Хранитель Знаний, настоящим сообщаю и свидетельствую…»
Когда на следующее утро боец отряда Верных Воинов Орус Танвел вошел в книгохранилище, чтобы препроводить Хранителя Знаний в царские покои, он застал его мертвым.
Арат Суф сидел в своем кресле запрокинув голову. Его тело уже остыло, а мертвый остекленевший взгляд был устремлен к небу. Рядом валялся маленький синий флакончик. Орус Танвел брезгливо потянул носом, уловив знакомый резкий запах. Проклятое Зелье! Надо же, и здесь оно.
В книгохранилище было чисто прибрано, все рукописи и книги разложены по местам, будто покойный Арат Суф в последние часы своей жизни вдруг решил озаботиться наведением порядка, даже пыль везде вытерта. Всю жизнь на это недоставало времени, а вот теперь — собрался…
На столе перед ним лежала толстая пачка исписанной бумаги и маленький черный бархатный мешочек. Орус осторожно заглянул внутрь — и на руку ему выпал огромный драгоценный камень. Он сверкал и переливался на солнце всеми гранями, завораживал, притягивал к себе… Но вместе с тем не покидало ощущение, что это не простой камень, пусть даже и очень драгоценный. Он был теплый и слегка пульсировал, как будто живое существо. Он одновременно притягивал и пугал, хотелось заглянуть в глубину, туда, где сходятся воедино все грани, уйти в сверкающее ничто…
И возможно, остаться там навсегда.
Осторожность — дар богов. Орус Танвел был человек простой и грубый, но крестьянский здравый смысл позволил ему отвести взгляд. Он поспешил спрятать кристалл обратно в мешочек и старательно затянул шнурок. Камень надо отнести царю, еще не хватает быть пойманным на воровстве. А вот рукопись…
В глаза бросились слова «обвиняю», «свидетельствую», «убийство невинных» и «Божья отметина». Орус Танвел всю жизнь был солдатом, грамоте он разумел слабо, но сейчас понял — он легко может лишиться головы только за то, что держал в руках эти бумаги. Любой властитель не жалует гонца, приносящего дурные вести.
А уж правдивые — тем более.
Орус Танвел почувствовал, как предательски дрожат руки. Он уже пятнадцать лет честно служил Династии и был принят в отряд Верных Воинов за недюжинную физическую силу, воинский опыт, приобретенный еще во время Большой Войны, и немногословие. Но сейчас он и сам подумывал о том, как бы спрятать подальше свою форму и бежать отсюда. В родную деревню, в горы — все равно. Дурные дела творятся в Сафате, ох дурные. Он это чувствовал, как волк чует отравленную приманку.
После того как в бухте Акулья Пасть таинственно исчез чужак при большом скоплении народа, его сосед по казарме, который был там в этот трижды неладный день, вдруг начал заговариваться, а потом и вовсе учудил странное — белым днем посреди базарной площади он вдруг разорвал на себе черную форму, рыдая, упал лицом в дорожную пыль и принялся длинно каяться, называя себя убийцей.
Убийства невинных теперь происходят почти ежедневно. Только называется это по-другому: защита государственных интересов.
А уж Божья отметина… Много лет прошло с тех пор, как в Сафате погуляла эта зараза, но память живет до сих пор. Как забудешь, если целые деревни вымирали за несколько дней! Старухи до сих пор пугают ею мальчишек, которые умудряются выпачкаться с головы до ног.
Как бы то ни было, Арат Суф много лет был известен в Сафате как человек мудрый, хитрый и много чего знающий. И скорее всего, умер он тоже неспроста. Если предпочел убить себя — значит, не нашел лучшего выхода.
И не надо нести эти листки новому царю. Орус Танвел хорошо помнил его командиром третьего отряда царской стражи. И не самым лучшим командиром, кстати. Сын он там покойного царя или не сын — дело темное.
А листки пока лучше припрятать.
Поздней весной, перед самым началом лета, бывают иногда в Москве удивительные вечера. Вкрадчивый весенний воздух обволакивает и пьянит, легкий ветерок шепчет на ухо о чем-то сладком и грешном, как первый поцелуй, сорванный с розовых неумелых губ соседской девчонки…
И даже чахлые деревья в городских сквериках, вечные пленники загазованных улиц, улыбаются миру первой зеленью клейких листочков. Прохожие замедляют шаг, чтобы вдохнуть поглубже пьянящий весенний воздух, замученные бытом женщины улыбаются, и даже старики на лавочках умолкают на время, прекращая бесконечные разговоры о политике и болезнях. Они прикрывают глаза, опуская морщинистые веки, и вспоминают, что когда-то сами были молоды, как этот весенний вечер.