Ему было все равно — к станку так к станку. Но на следующий день после похорон мать вытерла слезы ладонью и твердо сказала:
— Ничего, сынок. Учись. Проживем как-нибудь.
И Витя пошел учиться. Какой чудодей пропихнул его в институт — он и сам иногда удивлялся. Многие ребята, более умные и талантливые, остались за бортом и ушли потом в армию, а вот он — поступил. Витя, конечно, не задумывался о том, что в институте, как и в любом советском учреждении, имеется первый отдел, а у покойного отца друзей было много. Не каждый сможет отказать безутешной вдове в маленькой просьбе…
Как бы то ни было, первого сентября Виктор Волохов оказался студентом одного из технических вузов (больше никуда не взяли, а сюда был конкурс поменьше) и приступил к постижению премудростей высшей математики, начертательной геометрии, термеха, сопромата и множества других полезных и важных наук, которые никогда ему больше не пригодились. Кто бы знал, с какими трудами ему дался этот синий «троечный» диплом, который потом в отделах кадров ему будут презрительно швырять через стол!
Несколько раз Витю пытались отчислять за неуспеваемость, но потом восстанавливали — отцовский знакомый в первом отделе сидел крепко. Так что в положенное время Витя окончил вуз и распределился в научно-исследовательский институт с непроизносимым названием. Маш… Тяж… Он сам так до конца и не запомнил.
Времена были застойные, и народ в этом учреждении занимался кто чем. Редкие энтузиасты ваяли диссертации, почтенные матроны, матери семейств, сплетничали, пили чай и бегали по магазинам, а молодые специалисты в основном проводили время в курилке и буфете. Но и тут сослуживцы вскоре начали перешептываться, что новый сотрудник туп до крайности, ничего поручить нельзя, да к тому же и неприятный какой-то. Но уволить молодого специалиста в советские времена было невозможно.
Так и жил Витя день за днем, будто в полусне. Утром встать… На работу… С работы… Домой. Мама все так же суетилась по хозяйству и даже будто повеселела. Несколько раз Витя слышал, как она напевает, перемывая тарелки.
Она умерла в мае восемьдесят пятого. С утра вышла на балкон вывесить белье, еще постояла, любуясь сиянием весеннего дня, потом пошла на кухню лепить пельмени и упала. Вернувшись с работы, Витя там и нашел ее с руками в тесте, и мука осыпалась прямо на лицо.
С тех пор он жил один. Женщин у него не было никогда, даже в студенческие годы. Сколько раз он замечал на их лицах брезгливое отвращение! Но стоило подойти ближе — и оно сменялось страхом. Витя и не стремился сблизиться с кем-нибудь. Пусть живут как знают, лишь бы не трогали.
Потом что-то произошло. Зарплату еще выдавали, но цены росли с каждым днем. Потом закрыли институт. Помыкавшись без работы, Виктор с трудом устроился работать охранником, а проще говоря — сторожем в детский сад. Зарплата, конечно, копеечная, но Виктор очень боялся лишиться и этого. Поэтому сейчас он так спешит, меряя улицу длинными ногами, и в который раз думает невеселую думу о том, почему же ему так не везет в жизни, когда это началось и неужели никогда не кончится.
История эта началась очень давно, в тот год, когда ровесник века, шестнадцатилетний сапожник-подмастерье Кирилл Степанов Волохов получил три года тюрьмы за насилие над перезрелой хозяйской дочкой, девицей Васильчиковой. Присяжные были снисходительны — тощий заморыш вызывал скорее жалость, чем праведный гнев.
Потом еще много лет он помнил мрачные тюремные стены, вонь от параши и окрики надзирателей. Старые тюремные сидельцы «по человечеству» жалели мальчишку. Ему было все равно. Безучастно слушал он рассказы «скокцеров» и «марвихеров», «фармазонщиков» и уличных «котов». В жизни ценится только сила и власть, а уголовники, хоть и любят похвастать своими подвигами, полжизни проводят взаперти. За год Кирюшка понял одно — сила у тех, кто сажает, а не у тех, кто сидит.
Его освободила революция. Всех заключенных выпустили на волю как узников проклятого царизма. Очкастый еврейчик в кожаной куртке с маузером на боку пришел в сопровождении двух дюжих балтийских матросов и сначала опасливо посматривал на уголовную братию, но потом разошелся и долго болтал что-то о свободе, равенстве и братстве, потрясая тощим кулачком. Заключенные, которых собрали в тюремном дворе для прогулок, пересмеивались, переругивались и не могли дождаться конца этого действа.
Только Кирилл Волохов слушал оратора открыв рот и почти не дыша от волнения. Из всей длинной речи он не понял ни слова. Социальная революция, торжество труда, поверженный капитализм — все эти понятия были для него пустыми словами. Он понял одно, самое главное — вот она, настоящая сила! Вот к чему надо держаться поближе!