Когда бывшие заключенные разошлись по домам, он подошел к «комиссару Сереброву» (так себя называл бывший ковенский портной Мойша Зильберман) и несмело тронул его за рукав. Севшим от волнения голосом спросил:
— Как бы это… в большевики записаться?
Тот посмотрел на него с опаской, но сопровождающий, здоровенный балтийский матрос, хлопнул парнишку по плечу и добродушно пробасил:
— А ты давай к нам, малец.
Так Кирилл Волохов пришел на службу в органы, или, как он сам выражался, «поступил в подотдел чеки». Новая жизнь была прекрасна. Сапожный подмастерье Кирюшка и мечтать не мог о такой. Ладная форма, сапоги со скрипом, паек по первой категории, почет и уважение — все это хорошо. Но главное — восхитительное, пьянящее ощущение власти над жизнью и смертью людей. Птенцы революции не сильно утруждали себя юридическими тонкостями. Революционное правосознание и пролетарское происхождение — вот что было главным и зачастую единственным аргументом в суде… Если, конечно, дело до суда все-таки доходило.
Ну, и того… Не без греха, конечно. Хотя нет. Грехи — поповское слово. Кир Волохов комсомолец и в Бога не верит. Теперь ему стала доступна любая, не нужно больше, урезывая себя во всем, откладывать копейки на дешевый бордель. А что? При коммунизме все общее, ну и бабы тоже.
Ах, сколько же он их перевидел! Дворянок и жен ответработников, монашек и проституток, старых революционерок и несовершеннолетних уголовниц.
А жены врагов народа! Холеные, надменные, в меховых горжетках и шелковых чулках. Он был сдержан, даже вежлив… Сначала. Выслушивал сочувственно, говорил мягко: да, положение не из лучших. Обвинения тяжелы, доказательства бесспорны. Но он ей сочувствует, искренне сочувствует. И мог бы даже помочь, хоть и не положено… Если, конечно, сначала она сама себе поможет.
И трескалась корка льда. Рыдали, ползали в ногах, давали признательные показания на ближних и дальних. Ну и предлагали себя, конечно. Бабы дуры, думают, что между ног у них такое сокровище, которым весь мир купить можно. Просто грех не воспользоваться. Все равно для врагов народа из кабинета следователя только два пути — или в подвал, лоб зеленкой мазать, или в лагеря лет на десять минимум. Не пропадать же зазря нежному телу!
Но самое острое, трепетное наслаждение было потом. Привести себя в порядок не спеша, брюки застегнуть, гимнастерку одернуть… Посмотреть в глаза, наполненные мольбой и страхом, — и вызвать конвой.
Некоторые сослуживцы даже завидовали:
— Ну ты и молодец! Ловко! Как это у тебя получается? Я с этой стервой месяц бился — и ничего!
— Так ведь подход к ним надо иметь, — говорил он самодовольно, — это, брат, психология!
Надо отдать ему должное, оперуполномоченный ЧК — ГПУ — НКВД Кирилл Волохов действительно верил в правоту своего дела. А почему бы и нет? Революция дала ему все, и он готов был жизнь отдать, чтобы отстоять ее завоевания. А кругом враги! Все эти недобитые дворяне, гнилые интеллигенты, шпионы иностранных разведок… Каленым железом надо выжигать гидру контрреволюции! А если и попадется иногда невинный человек… Что ж, лес рубят — щепки летят. И потом — что значит невинный? У нас просто так не сажают. Что-то обязательно было, только небольшое.
Так и прошла вся жизнь в трудах и заботах на благо Советской Родины. Работать порой приходилось сутками напролет. Одни ночные допросы чего стоят! Но и ценили его по достоинству — квартира, дача, персональный автомобиль, спецобслуживание… Да мало ли еще что! Кирилл Волохов честно все это заслужил, и можно было бы наслаждаться спокойной старостью, персональной пенсией и сознанием выполненного долга. Но случилась с ним на склоне лет воистину гнусная история, которая изрядно отравила последние годы жизни.
Это произошло весной 1957 года. Жена тогда попала в больницу. Врачи улыбались, делали бодрые лица, но под их улыбками проглядывало другое, как черные камни в мутной воде, — «рак, да, это рак, конечно, мы оперируем, сделаем все, что можем, но сами понимаете…»
После двадцатого съезда он жил как во сне, будто почву выбили из-под ног. На карьере пришлось поставить крест, его срочно «ушли» на пенсию. Но еще хуже было другое — все, ради чего он жил и боролся, заклеймили отвратительным словом «культ личности».
В эти дни Наташе исполнилось 12 лет. Форменное коричневое платье, ставшее таким тесным и коротким за последний год, косички, пальцы в чернилах… И круглые коленки в коричневых чулках в резинку. Она так старалась заменить маму! Готовила немудрящую еду, стирала и гладила отцовские рубашки, бегала в больницу с передачами, да еще успевала хорошо учиться и играть в школьном драмкружке.