Потом он услышал, как Хозяин зовет его.
«Делфрей Аттон! Твое время пришло!»
Виктор потянулся на зов всем своим существом — и серая мгла покорно расступилась перед ним. Впереди зажглось ослепительно яркое зеленое пламя, по жилам будто побежал жидкий огонь. Это состояние было ни с чем не сравнимо.
Что было дальше, он не помнит. Только бешеный бег по темным улицам заснувшего города, ночная прохлада, что так славно освежает разгоряченное лицо, тяжесть пластиковой рукоятки заветного ножа в потной ладони… Чьи-то глаза — огромные, умоляющие. И крик. Крик, которого никто не услышал. Потом резкий толчок — и острое, невероятное блаженство.
Когда он пришел в себя, за окном уже светало. Виктор все так же сидел в своей конурке на продавленном диване, а стрелки будильника показывали пять часов. Утра? Вечера? Утра, наверное.
Виктор с трудом поднялся на ватные, непослушные ноги. Прошелся по комнате, оставляя на полу грязные следы. Странно, дождя вроде бы не было, а ботинки заляпаны глиной. И брюки все в каких-то бурых пятнах.
Первым делом он кинулся к портфелю — проверить не пропал ли его драгоценный нож. Нет, слава богу, на месте. Но что это?
Широкое лезвие обильно запятнано кровью. Кровь была совсем свежая, алая, она еще не успела свернуться. А рядом, на полу, валялась дешевая пластмассовая брошка в виде розочки. Виктор аккуратно подобрал ее и спрятал в портфель, в потайное отделение на «молнии».
А во дворце Фаррах сидел у стола, заваленного бумагами, и смотрел в одну точку прямо пред собой. Куда только подевались его прямая осанка, быстрая походка, стремительные движения! Теперь его плечи сгорблены, под глазами залегли тени, пальцы дрожат… Нелегко бремя власти!
Ну почему все идет не так, как хотелось? Ведь хорошо было задумано! Твердая власть, объединяющая народ, победоносная война, а там, глядишь, доступ к сокровищам Черных гор, расширение границ, создание новой, великой империи…
Фаррах зябко передернул плечами. Почему-то в последнее время ему всегда было холодно. Вот и сейчас — в камине жарко пылает огонь, весело потрескивают поленья, а его трясет озноб, пробирая ледяной волной от макушки до пяток. Даже странно, что совсем недавно он спал на досках в казарме или вовсе на голой земле — и ничего, не мерз.
А может, холод идет не снаружи, а изнутри? Фаррах боялся думать об этом.
Пальцы бесцельно шарили по столу. Бумаги давно валялись в беспорядке, покрытые слоем пыли. Как-то все недосуг разобраться… Под руки попался маленький бархатный мешочек. Как он здесь оказался?
Фаррах прикрыл глаза. Ах да, его нашли на столе у Арата Суфа после того, как он покончил с собой. Фаррах почувствовал запоздалый приступ злобы. Предатель! Как он мог просто так уйти?
Фаррах растянул завязки. На ладонь выпал кристалл. Интересно, зачем покойному Хранителю Знаний понадобилась эта стекляшка? Он повернул кристалл к свету — и камень заискрился, заиграл всеми цветами радуги. Да уж, Арат Суф был не глуп, далеко не глуп. Камешек-то, похоже, драгоценный. Фаррах прикинул его вес на ладони…
И тут с ним произошло нечто странное. В горле появился тугой комок. На мгновение показалось даже, что он умирает. Потом плечи судорожно затряслись, а из глаз полилась горячая соленая влага.
Фаррах даже не сразу понял, что плачет — впервые за много лет, за все годы, что он помнил себя. Почему-то впервые за многие годы ему вдруг стало легко.
А кристалл в руке будто бы зажил собственной жизнью — он стал живым и теплым, он пульсировал и шевелился, засветился ровным и теплым золотистым сиянием. Ни за какие сокровища на свете Фаррах не смог бы выпустить его из рук. Куда только исчезли озноб в теле, пустота в душе и это вечное, грызущее беспокойство! Так радостно и легко ему было, наверное, только в детстве.
Кристалл засветился сильнее, и Фаррах увидел себя — маленького белобрысого мальчугана, бегущего по тропинке к дому. На пороге стоит мать, она еще совсем молода, и улыбается, и смотрит на него с любовью, протягивает руки… Это потом она станет худой, изможденной, начнет кашлять и задыхаться, и родной дом превратится для него в убогую и постылую лачугу.
А пока он бежит навстречу ей — самой красивой и родной, а рядом смешно семенит на коротких лапках маленькая черно-белая собачка. И даже она улыбается, как только собаки умеют улыбаться — во весь рот, до ушей. Фаррах все смотрел и смотрел, слезы текли по его щекам, и хотелось уйти туда, в золотое сияние, и снова стать ребенком…