Я еще немного побродил по лагерю. У одного костра пел скальд. Вокруг него сидели задумчивые викинги, славяне и ополченцы. Его песня казалась длинной и тягучей, но вдруг ритм менялся, и даже я чувствовал, как под него вскипала кровь, а слова о последней битве какого-то древнего героя каленым железом жгли сердце. Казалось, предки этих суровых бойцов выходили из темноты смутными тенями, садились рядом со своими потомками, и кое-кто из этих древних воинов даже усмехался в бороду и бормотал: «Да не так все было, брешет скальд». Но завтра умершие выйдут из предрассветной дымки, встанут рядом с живыми, укрепляя горсточку иллюминатов если не крепостью рук, то стойкостью своего духа, который прошел сквозь века и сохранился в песне скальда.
Нашел я и Призрачных всадников. У их костров звучали жгучие и быстрые гитарные аккорды и дробь кастаньет. Здесь не было хороводов, всадники отдавали предпочтение индивидуальному мастерству отдельных танцоров. Но танцы их не будили боевой удали, скорее, в них сквозила страсть, жгучее чувство, которое вспыхивает между мужчиной и женщиной. Сбивчивый ритм, похожий на стук влюбленного сердца. Красно-черные платья женщин, прихотливые движения рук, казалось бы живущих своей жизнью, но при этом не выбивающихся из общей картины танца. Быстрый перестук каблуков по деревянному настилу, который, я так понял, сделали специально для танцоров. Спины неестественно прямые, постановка тел гордая и даже немного агрессивная. Я не могу это описать. Слова блекнут перед тем, что я увидел. И мне вдруг вспомнилось, что по отцу Аркадия тоже дочь этого народа. Я почувствовал желание однажды выйти вместе с ней в такой же круг, чтобы щелчки пальцев и хлопки ладоней звучали в такт стуку наших каблуков. Чтобы восторженные крики, сопровождающие очередное невероятное па, предназначались нам, чтобы благодаря нам горели глаза этих людей и сердца стучали быстрее в завораживающем ритме кастаньет.
Я не выдержал. Я развернулся и побежал прочь. А в спину с силой тарана бил жгучий, страстный ритм, названия которого я не знал. Я проклинал демонов. У них есть за что сражаться. Их жизнь полна и насыщенна. Даже приближение смерти не может умалить их радости. А наша жизнь — путь из пустоты в пустоту. Я проклинал их за то, чего у нас не было и никогда не будет, за любовь, которая стоила того, чтобы за нее умереть, за дружбу, которая доверяет без оглядки, не страшась предательства, за этот лагерь, в котором мне хотелось бы подойти к каждому костру и остаться возле него до утра.
— Братья, поднимем чаши за Хансера! — ударил мне в спину крик. — Он указал нам путь ко всему, что у нас сейчас есть. Его дух с нами!
— Хансер!!! — откликнулись разом тысячи голосов у сотен костров. В этом шуме никто не услышал моего крика:
— Отец, будь ты проклят! Почему ты оставил меня ей и не забрал с собой?!!
Молчало ночное небо, молчал странный дух с горящими чистейшим Светом глазами. Молчал Мир, притихший в ожидании завтрашнего дня. И лишь лагерь за спиной все так же шумел.
Я вынырнул из Теней.
— Хорен! — позвал я. Он подошел.
— Да, конунг.
— Хорен, что я дал плутонцам? — спросил я.
— Новую войну, — ответил он, не задумываясь. — Войну, в которой мы когда-нибудь либо проиграем, либо перестанем быть плутонцами. В любом случае тем, кем мы были, ты дал смерть.