— Денег у меня сейчас тоже нет. На вот возьми. Этот медальон возвращает на несколько вздохов душу дорогого тебе человека. Что есть такой? — перехватил он мой загоревшийся взгляд. — Тем более бери, необычный артефакт даже среди некромантской братии. Сможешь посмотреть, спросить, как он там, пожелать, чтоб все вытерпел, но про свои печали промолчи, им там и так несладко.
Я с сомнением смотрела на плоский черный медальон на простой цепочке.
— Бери, бери, ты же спасла меня от кнута, собой загораживала, — король улыбнулся мне. — Я бы стерпел наказание, и маги вылечили бы раны, но все равно было забавно на тебя смотреть, такая кукол… — он осекся, — красотка и защищает мужчину, тонкими ручонками загораживает.
Я зажала медальон в руке, увидеть душу мамы хотелось нестерпимо. Но зачем тревожить самого дорогого человека на свете? Пусть существует в неведении о жизни дочери. Непутевой, не умеющей сдержать слово дочери.
— Зачем тебя, твое величество, понесло в тюрьму? — сварливо спросил Рони, с гримаской сожаления и горьким вздохом вылезший из тепла постели.
На этот раз на Рони были и рубашка, и штаны.
— Судебную систему проверял, — буркнул король.
— Ну, и? — тонкие брови Рони поползли вверх.
— Судят неправильно, кормят плохо, тюремщики издеваются, в камерах заключенных, как блох на бродячей собаке, — быстро подытожил свои научные изыскания король.
— Не понравилось, значит, — хихикнул Рони.
— Надо будет ревизию провести, — мрачно шмыгнул носом король.
— А на самом деле как попал? — усмехнулся Рони.
— Документы свистнули вместе с одеждой, вот и приговорили к месяцу за бродяжничество, — порозовел король.
— Это больше похоже на правду, — покивал Рони.
А я задала вопрос, мучивший меня со вчерашнего появления короля:
— Вот ты, твое величество, можно мне на ты? Мы ж вчера побратались?
— Можно, но во дворце не забывай про этикет, неправильно поймут, — хихикнул король.
— Договорились, — кивнула я, — предпочитаешь мужчин в постели, а как же прекрасная королева из баллад? Твоя дивная Юнесса?
— Кто? — король озадаченно почесал в затылке. — А… жена что ли? Она по Гарансеру путешествует. Мы с ней славно уживаемся на разных концах мира.
— А как же ваша… любовь? — я готова была расплакаться.
А парни начали хохотать.
— Чудно, говорю ж, на расстоянии я эту истеричку обожаю! — улыбнулся король. — Дуру психованную… — прошипел он уже без улыбки.
— А Рони? Он тоже в твоей постели побывал? — покраснела я, понимая, что ревную Рони к королю, и мне сейчас будет нестерпимо больно от утвердительного кивка или коротенького «да».
— Кто-о-о? — король уставился на меня, не понимая, о ком я завела речь.
— Вот он? — ткнула я пальцем в грудь противного зеленоглазого некроманта, ухмыльнувшегося на мои слова.
— Иени? Нет! Он предпочитает таких куко… красоток, как ты, — усмехнулся король. — Поехали, Иени-Рони, нам пора уже давно, замолвишь словечко за твоего короля перед Лесмайсом? — он распахнул красивые глаза, умильно-просительно уставившись на Рони.
— Сам с ним разговаривай, он месяц вкалывал без тебя, тянул на себе все королевство, — усмехнулся Рони, — он тебе вмажет, а ты стерпишь до следующего раза.
— Лучше бы меня кнутом выпороли, — выдохнул король, — он бы меня тогда пожалел, побитого, израненного.
— Лейсмайс? Он и жалость — понятия несовместимые, тем более теперь! — расхохотался Рони. — Ох, и покажет он тебе мать черных богов Авликаю в полный рост!
Король повесил буйну голову, как говорят о богатырях и героях в народных сказаниях.
Теперь самое время спросить.
— Еще одно, — я спрыгнула с кровати, к счастью, в платье, — ты, король, всех знаешь, ваше величество, расскажи мне о моем женихе, ты его должно быть даже видел при дворе.
Король расслабился, а Рони напрягся.
— И кто у нас жених? — просюсюкал король, сделав противную сладкую мордашку.
— Правая рука канцлера, — выдавила я, а потом договорила, словно прыгая в ледяную воду, — Иеронимус Фертейнский!
— Кто?! — глаза короля превратились в темные блестящие блюдца. — Как ты сказала, кукол… милая?! Иеронимус?! Точно?! Ты не ошиблась, милая?!
Король от хохота упал на пол и покатился по нему в сторону окна, издавая квакающие, хлюпающие, почти страшные звуки, я сжалась и замерла. Я слышала, что мой жених ужасен, но не знала, что настолько!
— Конечно, он тащит парней в постель, хромает, он — некромант и урод, как, гмм, все некроманты, и ест по паре младенцев на завтрак, но Авликая побери, чего так ржать? — прошипела я, тоскливо оглядывая хохочущего до икоты, до слез короля.