Оба скелета-ужастика спрятались за спины своих магов.
— Неззя, — прошипело за спиной.
Мой скелет ломал свои костлявые руки и распахивал рот, но больше ни одного звука у него не получилось.
— Это пословица такая мрачная у некромантов есть: нельзя поднять скелет дважды, — тихо проговорил Ниги.
— Не будем рисковать, — покивала я, наблюдая, как скелеты осторожно выбрались из-за спин своих магов и, кося пустыми глазницами в сторону Рони, крадучись, побрели за нами желтоватой ребристой, запинающейся и качающейся свитой.
Мой фамильяр поддерживал собратьев по несчастью, помогал встать после очередного падения одному и направлял другого.
Рони сменил гнев на милость и шел рядом со мной, поглядывая на меня, как кот на кувшин свежей сметаны, прикидывающий, как его поудачнее опрокинуть. От такой мысли у меня заалели щеки, я еще помнила и утренние поцелуи, и фейерверк внутри, но сладость свободной сумасбродной жизни студиозов ни в какое сравнение не шла с утренними шалостями.
Свобода! И вся жизнь впереди! Что может быть лучше?
Эльф и некромант смотрели на моего кавалера во все глаза, но я не придала этому значения, мало ли почему их заинтересовал вербовщик-Рони. Может, именно он расписал им все прелести Королевского Университета Некромантии?
Мы уже увидели вывеску «Хромого дракона» — роскошный жестяной штандарт с вырезанной шипастой зубастой и хвостатой фигуркой дракона, прижимающего одну лапу к животу, видимо, ту самую легендарную хромую, когда на площади между домами раздался жуткий крик и грязная брань. Городские стражники заломили руки за спину какому-то бродяге.
— Кнутом его, ворюгу, — забубнили добропорядочные горожане, образовав большую толпу вокруг бродяги и стражников.
Я посмотрела на босого, полуголого бродягу, поразительно грязного и голодного на вид, он подмигнул мне. И тут же схлопотал пощечину от стражника, свалившую оборванца на мостовую. Но бродяга легко поднялся и, потирая синяк, расцветающий радугой на щеке, усмехнулся. За эту усмешку на него поднял руку второй стражник, но я быстро загородила парня, сделала самую умильную мордашку, на которую велся даже мой суровый батюшка.
— Он замерз, голоден, отпустите его, — пропела я нежно-нежно, ласково поглядывая на приосанившихся стражников и на злобу во взгляде Рони.
— В тюрьму его! Урода! Голоден! Пусть работает! Пусть честно зарабатывает свой хлеб, как мы! На таком заживет все, как на бродячем псе, и опять он пойдет воровать, побродяга! — пролаял-проорал толстый благообразный господин в дорогом темном плаще на меху и забавной, на мой взгляд, шляпе, похожей на перевернутый черный сапог.
— Что он украл? Я заплачу три цены и штраф, — пропела я.
Стражник было открыл рот, словно раздев-облапав меня сальным взглядом, но второй качнул головой, указав на моих спутников и проговорив едва слышно одно слово: «Некроманты…» — разлакомившийся страж города бросил холодно:
— За покражу три монеты и штраф — одна, — при этом он скрипнул зубами и еще раз похотливо осмотрел меня.
Я догадывалась, что хотел предложить мне страж, но надеялась, что для начала он хотя бы сводил меня потанцевать. «Каждый хочет поиграть и бросить, потому что я… кукла. Так меня назвал двоюродный братец Арни, так твердила нянюшка, когда думала, что я не слышу», — мне стало горько и страшно. Хотелось крикнуть: «Это неправда! Неправда!» Но кто меня поймет?
Мое радужное настроение лопнуло, как большой мыльный пузырь. Жизнь не была радостной и свободной. Впрочем, следовало посмотреть на тех, кому было гораздо хуже моего.
Я отсчитала деньги и повернулась к бродяге. Такого грязного создания я не видела никогда, его кожа была почти так же черна, как синяк на левой щеке, подбородок зарос темной щетиной, темные кудри нечесаные, спутанные, были кое-как повязаны косынкой из мешковины. Из такой же мешковины была рубаха, разорванная на груди, а рваные штаны напоминали выкинутую хорошей хозяйкой тряпку для мытья пола, босые ноги, вряд ли, когда-нибудь были втиснуты в башмаки. Но во взгляде парня не было приниженности подобных созданий. Он смотрел на всех свысока, как знатный дворянин, как опытный маг. И несмотря на грязь, на синеву под глазами, на синяки на полуголом теле, он был красив. Темные как ночь глаза, яркие губы, изящные ноздри, завитки черных кудрей над крыльями бровей — больше всего бродяга был похож на принца из сказок нянюшки. А его руки подтверждали мою догадку, грязь не могла скрыть тонкие пальцы, изящные запястья. Кровавые мозоли на ладонях немного портили образ сказочного принца, превращенного злой ведьмой в нищего, но стройное тело, широкие плечи и горделивая осанка человека, привыкшего подчинять других, разбалтывала о нем то, что он хотел бы, наверное, скрыть.