— Надо с русскими властями договариваться, не дело друг друга бить, не басурмане чай.
— Согласен, но как? Надо сначала поговорить с паном Казимиром и Харитоном.
— Да, Григорий Иванович, иди. Если ситуация проясниться, это будет лучший бальзам для меня.
Харитон спал, а графа Казимира я нашел на берегу Иджима, он меланхолично пускал по воде блинчики, найдя для этого подходящую заводь.
— Не ожидал увидеть сиятельного графа за таким занятием.
— Я, ваша светлость, всегда любил эту забаву. Она меня всегда успокаивает. Давайте я вам все расскажу, а вы решите, правильно ли мы действовали, — Казимир пустил еще один камень, сделав целых пятнадцать блинчиков.
— Нет, давай немного попозже. Сначала отдохни, — я видел, что поляк держится только на своем национальном гоноре. Как говориться обос…, обделаюсь, но не поддамся. Такой финал был понятное дело для него страшным потрясением.
— Я думаю, вернее знаю, — товарищ в моей голове был очень категоричен, — твоей вины в таком финале вашей миссии нет. А потом, какая была ваша главная задача? Узнать кто это неведомое нам сиятельство? Так?
Пан Казимир кивнул.
— Ты знаешь кто это?
— Да, граф Валенса.
— Мне это ничего не говорит, но ты-то знаешь, кто он. Дальше. Вы вернулись живыми, потрепали вас, не спорю, но не дотрепали. Что-нибудь там, в русских пределах, погиб?
— Вроде нет, — подумав, ответил Казимир.
— Погибших казаков жаль, не спорю, братскую кровь лить не хорошо. Наш погибший егерь очень плохо, но это неизбежно. Так что пошли, отдохнешь, капитан с Харитоном немного сил поднаберутся и расскажите все подробно.
Когда я закончил говорить, граф Казимир стал похож на сдувшийся воздушный шарик. Он наверное не ожидал такой моей оценки, мои слова просто убили его национальный гонор, который был его защитой. Прохор, по моему приказу проследил, что бы Казимир в госпитальной юрте лег в постель и передал приказ Осипу мою рекомендацию напоить графа успокаивающей настойки.
Вдохновленная эффектом бабушкиного эликсира, Евдокия разработала свою рецептуру. Её лекарство работало блестяще, 30–50 капель погружали в сон любого, а державшийся из последнего пан Казимир погрузился в сон после приема двадцати капель.
Для меня почему-то самой большой загадкой было странное поведение казаков, пусть связанные, но Казимир с Харитоном ехали на лошадях, а затем почему-то были избиты, раздеты и разуты. И мало того, казаки дальше погнали их таким бесчеловечным способом. Ведь если пленник падал, шансов подняться не было и впереди была мучительная и не быстрая смерть.
Я решил тщательно осмотреть тела убитых казаков, их вещи и снаряжение.
Убитые казаки были аккуратненько выложены в линейку позади юрты-храма. Навстречу мне вышел железногорский настоятель отец Серафим.
Когда я обратился к нему с просьбой разрешить осмотреть тела погибших казаков, он улыбнулся и … отказал мне.
— Это, ваша светлость, совершенно не нужно делать. Вы ничего не найдете на их телах или в вещах. Но я могу ответить на интересующий вас вопрос. Пойдемте.
Моему удивлению не было предела. Отец Серафим подошел к телам казаков и указал на одного из них.
— Этот человек не казак. Харитон сказал, что именно он командовал казаками. Но казаком он стал года три назад. Он поляк и более того, он иезуит. В Россию он прибыл лет пять назад, может быть четыре, но абсолютно точно появился у нас до 1773 года, когда папа запретил орден в Европе.
И так, появились проблески в мраке тайны окружающей неведомое сиятельство. Он польский граф, наиболее вероятно его фамилия Валенса. Появился он у нас недавно года два-три. Человек влиятельный, вероятно имеет очень больших друзей в Питере. И скорее всего он иезуит. Потому что казак, пытавшийся убить Казимира, был иезуитом.
Глава 7
Вечером в заводской конторе Железногорска собрались Илья Михайлов, Казимир, Харитон и я. Капитан Пантелеев был еще слаб после операции. Осип с Ульяной постоянно были с Ерофеем. Направляясь к Илье, я еще раз поговорил с отцом Серафимом, меня интересовал его источник информации о казаке-иезуите.
Все оказалось очень просто. Три года назад отцу Серафиму показали этого человека в Тобольске и конкретно сказали, что он поляк и иезуит. Ошибиться он не мог, правая кисть у этого человека была изуродована, отсутствовали два пальца: безымянный и мизинец.