– Ну перенос столицы в Кафу, желание иметь личную гвардию… Это я как-то понимаю, но зачем создавать действующую армию? Да ещё заставлять население за свой счет экипировать воинов. Где это вы видели?.. И потом, с кем вы воевать собрались? С турками?.. С Россией?.. По Карасубазарскому договору, пусть и не вами подписанному, в случае чьей-то агрессии мы обязаны вас защитить, не так ли, ваша светлость? Матушка-государыня весьма опечалена вами.
Хан молчал. Он понимал: то, о чём говорит князь – правда! Светлейший князь прав, права и царица. Шахин-Гирей непроизвольно взглянул на бюст Екатерины. Ему показалось, что она укоризненно смотрит на него и, покачивая мраморной головой, с тем же, что и раньше забавным немецким акцентом молвит: «Что же ты, батенька, не оправдал моих надежд, зачем торопишься с реформами? Пошто кровь льёшь несогласных?!.. Аль не хочешь в самостоятельности со своим народом жить?», – почудилось ему, и он хотел ответить своей благодетельнице, что это не так, он даже всем телом подался вперёд, но его отвлёк Потёмкин, который, не заметив общения своего визави с императрицей, продолжал поучать:
– Середина во всём нужна, середина, она и есть разумное решение. А вы, ваша светлость, всё топчетесь на одном месте, кровию добиваетесь вам нужного, и нет никакой надежды на развязку.
– Может, вы и правы, князь! – заговорил Шахин-Гирей. Он сложил ладони на груди, полуприкрыл глаза и, устремив взгляд куда-то в пространство, продолжил: – Я с великими мечтами зашел в лес, издавна без догляду запущенный, и там много было от старости сгорбленных временем стволов. И понял: если я не смогу эти искривившиеся по застарелости дерева распрямить, то должен их срубить! Так я и делал властью данной мне Аллахом. Да стволы оказались не в меру крепкими…
Хан произнёс эти слова с грустью и очень тихо, больше для себя, чем для кого либо. Он скорее оправдывал себя за свои поспешные действия, чем оправдывался перед Потёмкиным. После некоторой паузы, тяжело вздохнув, хан произнёс:
– Вы, наверное, правы, светлейший князь, даже, скорее всего, правы. Не понимает меня мой народ. Кругом – предательство. Не могут понять несчастные, что не для себя благ ищу, а в будущее погрязшей в догмах ветхих времён страны своей заглядываю, – Шахин-Гирей замолчал, задумался.
Потёмкин его не торопил, знал насколько тяжело сейчас хану. Как часто и ему самому приходилось испытывать эти же чувства в спорах со своими оппонентами, привыкшими к старым, ветхим устоям, коим особенно отличались московские вельможи. Но мне-то легче: за спиной матушка-государыня, она поддерживает во всём.
Чтобы не мешать хану размышлять Потёмкин взял со стола сочное яблоко и стал потихоньку его надкусывать. Глядя на задумавшегося Шахин-Гирея, он напряжённо размышлял: «Самое время! Англия и Франция заняты войной – Америка, им не до Крыма. Австрия согласна, Пруссия мешать не будет!.. Исторический момент. Самое время пристегнуть Крым и покончить наконец с вечными мятежами. Восстановить Шахина на престол поскорее, пусть убедится в своей беспомощности, затем пообещать ему что-нибудь типа Персии…»
Тяжелый вздох хана и его тихий голос прервали размышления светлейшего:
– Упрёки в мой адрес!.. Скучно! Но я их заслужил… Умным всегда быть невозможно… Все ошибаются когда-нибудь. Видимо, в чём-то ошибаюсь и я, как вы, князь, изволили заметить. Люди подобны базарным сладостям: пахнут хорошо, да вкус их часто негоден. К сожалению, так устроен восточный человек. Мои нововведения плохо пахнут, это верно, однако они жизненно необходимы. Надо всего-то потерпеть… Ведь вы, князь, не будете отрицать, что ещё что-то пахнет дурно, однако ж все знают, что без этого нельзя жить, потерпеть порою необходимо. А мой народ нетерпелив… На небесах записана судьба татар, и знать её не дано простым смертным.
Потёмкин обратил внимание на некоторую странность в речах высокопоставленного мусульманина. Правоверный Шахин всего один раз вспомнил Аллаха и, более того, вспомнив о небесах, не стал утверждать, что Аллах уж точно знает всё.
– Ну на небесах аль где ещё, но где-то же всё-таки записано, это вы, ваша светлость, верно говорите. Хан не ответил, он погрузился в размышления.
Потёмкин дал знак, слуги внесли кофе. Запах свежезаваренного напитка отвлёк хана от грустных раздумий. Пока разлили кофе по чашкам, хан встал с кресла. Видимо, размышления привели его к каким-то выводам и он, к вящему удовольствию Потёмкина, произнёс: – Царица ваша, князь, большое терпение проявляет к неразумному поведению моего народа. Силою пытается она научить нас жить в самостоятельности, ни от кого не зависящей. Да ведём мы себя неразумно, словно дети малые. В послании недавнем предложила царица опять вернуть мне престол, и кажется мне, что сие предложении – последнее. Что ж, – Шахин-Гирей вздохнул. – Да будет так! Тяжкие времена, тяжкие… Одному Аллаху известны последствия, князь.