- Благодарю вас, иду...
Комната - меньше моей, и хозяйка ее - наполовину меньше меня. Но она бойчее гостя, смотрит на него смело; глаза у нее действительно веселые, голубенькие. а рожица, с которой она чисто смыла румяна и прочие краски,миленькая, чистая, только очень бледная.
- Какой у вас смешной нос! - говорит она, присматриваясь ко мне.
Молчу, улыбаясь, и не нахожу ответа, потом догадываюсь: сама она курносая н, должно быть, завидует мне.
Одета она ослепительно: на ней красная кофточка, зеленый галстук с рыжими подковами, юбка цвета бордо; это великолепие увенчано серебряным кавказским поясом, а над ушами, на гладких волосах - бантики оранжевого цвета.
- Садитесь, пожалуйста,- говорит она солидно.- Внакладку пьете или вприкуску?
- Всё равно.
Она поучительно замечает:
- Кабы было всё равно, так бы люди не женились!
В окна стучит пьль.
Беседуем.
- Вы - сердитая?
- Я-то? Как придется. А что?
- Да вот - нищий!.. Интересно знать: за какую вину вы его обругали? Милостыню подали, а обругали...
Ее полудетское, простенькое лицо искажается сердитой, брезгливой гримасой: девушка смотрит на меня в упор,- брови ее дрожат, и она говорит звенящим голосом:
- Его бы надо кирпичом по башке,-вот как'
- За что?
- За то!
- А все-таки?
Стукнув рукою по столу, она сердито говорит:
- Не приставайте! Это даже невежливо - прийти в гости и приставать! Я вас вовсе не знаю, а вы спрашиваете - про что не надо...
С минуту она молчит, а я очень смущен и желал бы уйти из этого чулана, но хозяйка его, заметив мое смущение, примирительно улыбается:
- Ага, испугался... Нет, ей-богу же... Спрашиваете вы, а это вовсе и не интересно мне. Я его видеть не могу, жулика! Он ведь тот самый подлец, который сосватал меня одному тут судье... Мне тогда еще пятнадцати не было... без четырех месяцев пятнадцать лет, а он уж... Разве это хорошо? А еще товарищ папашин, вместе лакеями служили, в одной гостинице. Хорошо, что папаша помер, ничего не зная, а то бы убил он меня, Мамаша белье стирала на гостиницу, а я носила... Ну, конечно,- девчонка! Пригласили меня в номер, напоили,- ничего не помню! Проснулась - господи! - как раздавленная! Всё этот виноват: он устраивал... "Двадцать пять рублей, говорит, дадут тебе, жить весело будешь". Видеть не могу его,- честное слово! А он - хоть бы что! Ходит ко мне, просит: будто хорошо сделал, а я должна всегда его благодарить. Удивительно даже - какое бесстыдство в человеке! Раньше, когда я у судьи на содержании жила, так этот ко мне каждый день почти шлялся: то рубль дай ему, то полтинник.
В карты играет, жулябия несчастная, даже в тюрьму сажали за карты, в тюрьме он и захворал, подлый. Я, бывало, говорю ему: "Ах ты, бесстыдный злодей, что ты ко мне ходишь? Ведь это через тебя я несчастна и даже совсем погибшая!" А он- ничего! "Полно-ка, говорит, Таня, не сердись, мало ли кто в чем виноват,-всех не накажешь!" Подумаю я-а ведь и верно: разве всех накажешь, которые виноваты? Ну, н завью горе веревочкой...
Виновато улыбаясь, она смотрит в лицо мне; потом как-то вдруг из ее светлых глаз выкатываются частые, мелкие слезинки, и, продолжая улыбаться, она говорит сконфуженно:
- Вот видите! Вогнали меня в слезы... Давайте лучше о другом о чем-нибудь поговорим...
Беседуем о другом. Свистит ветер, бросая в стекла окна пыль. Спрятав руки в карманы, сжимая кулаки, я думаю:
"Всех не накажешь, чёрт вас возьми! Ловко устроено - не накажешь..."
А девушка мечтательно говорит:
- Красный цвет не к лицу мне, я знаю, а вот светло-серый или бы голубенький...