Светлое будущее

ИТОГИ КОНГРЕССА

Когда я пришел из больницы, на письменном столе лежал последний номер «Проблем философии». В нем была опубликована статья Канарейкина (т. е. написанный для него мною доклад на конгрессе), статья Тваржинской с критикой основных направлений антикоммунизма, статья Васькина с критикой важнейших направлений современного ревизионизма и обзор конгресса, подписанный Сериковым, а написанный мною. Сериков внес в обзор от себя лишь одно исправление: выкинул кусок, посвященный моему докладу, и расширил кусок, посвященный докладам Тваржинской и Васькина. А ведь мой доклад был единственным из советских докладов, вызвавшим оживленную дискуссию. А этот Сериков — подонок. Я ему это не прощу. Торопишься, мальчик!

Но настроение было испорчено. Я купил бутылку коньяку и закусок и пошел на свою «рабочую» квартиру. Позвонил Светке. Она сказала, что занята. Тоже туда же, стерва! Выпил бутылку один. Здорово опьянел. Зато крепко уснул. Так одетый и проспал до утра. И чуть было не опоздал на субботник.

О РОМАНТИКЕ

На сей раз Ленка притащила стихотворение о романтике. Я сказал, что ее приятелю давно пора переключиться на это, и приготовился слушать.

На собрании четвертый час сижу.
На президиум бессмысленно гляжу.
И тошнит меня от вони и речей
Подхалимов и дежурных трепачей.
А в мозгу моем романтики туман.
В нем бушует... Нет, отнюдь не океан.
И не крики нападающих звучат.
И не сабли обнаженные стучат.
Не о том, о чем мечтали парни встарь,
Я мечтаю, что я — первый секретарь.
Не на мостик, на трибуну я стремлюсь.
И не шторма, а не то сказать боюсь.
Не в пещеру лезу, где закопан клад,
А в портфель, где заготовлен мой доклад.
А романтика... И я не так уж прост.
Погодите, вот займу высокий пост,
Прикажу, и будет море-океан,
Будет маршал, а не то что капитан.

Я сержусь, но до конца выдержать эту роль не могу и смеюсь вместе с Ленкой.

— И у вас то же самое!

— А как же! Мы-то уже привыкли. Ты бы посмотрел, что с первоклашками вытворяют. Представляешь, материалы съезда долбят. А у вас разве не так же было в свое время?

— Примерно так же. Но в мое время была написана «Бригантина». Кстати, я был знаком с автором. Некоторое время мы вместе учились.

— Вот здорово! Расскажи, какой он был.

— Примерный комсомолец. Сталинец. Патриот. В общем, как все мы.

— Не может быть. Впрочем, он просто не успел. Если бы выжил, переменился бы.

— Как знать!

КОММУНИСТИЧЕСКИЙ СУББОТНИК

Дворники лениво убирали оставшуюся с зимы помойку. Пара активистов пенсионеров демонстративно сгребала прошлогодние листья, понося молодежь и евреев. На улице по-спортивному одетые граждане спешили в свои учреждения, где им предстояло проявить трудовой энтузиазм и подлинно коммунистическое отношение к труду. Особенно постарались женщины. Они, пользуясь случаем, загнали свои мощные телеса в узенькие брючки и шевелили ими во всех направлениях. Зрелище волнующее.

В институте технические сотрудники таскали шкафы, вытирали пыль, сдирали с окон зимние наклейки. Научные сотрудники разбрелись по секторам и отделам. Занялись кто чем. Одни профсоюзные собрания провели, другие — партийные, третьи — производственные. Четвертые провели заседание сектора, пятые — авторского коллектива, шестые — семинара. Но разница лишь в названии. Везде трепались о чем придется, рассказывали анекдоты и сплетни, просто хохмили. Потом пили чай и смотрели на часы: скоро ли кончится эта муть.

— До чего испохабили прекрасную идею, — сказал я.