— Почему же испохабили, — возразил Антон. — Как раз наоборот, воплотили в жизнь. Чего ты хочешь? Подлинное коммунистическое отношение к труду! Тут, брат, все налицо: работаем безвозмездно; квалифицированные работники, выполняем обязанности уборщиц; и потому халтурим и занимаемся очковтирательством.
Потом всех загнали в общий зал — устроили профсоюзное собрание с вручением значков «Ударник коммунистического труда». От имени награжденных речь произнесла Тваржинская.
О боже! Можно от тоски сдохнуть!
На другой день во всех газетах напечатали отчеты об итогах субботника. И во всех одно и то же:
Коммунистический субботник прошел организованно, с большим трудовым и политическим подъемом, был ознаменован ударной, высокопроизводительной работой во всех отраслях народного хозяйства города, в сфере науки и культуры. Он вылился в массовый праздник коммунистического труда, стал яркой демонстрацией торжества ленинских идей о живом, творческом участии широких масс трудящихся в строительстве нового общества. Продолжая и развивая славные традиции Великого почина, трудящиеся активно вышли на коммунистический субботник, самоотверженно трудились, проявив тем самым свою высокую сознательность, патриотизм, беззаветную преданность идеалам коммунизма. «Красная суббота» стала новым ярким проявлением нерушимого единства партии и народа, тесной сплоченности трудящихся вокруг Коммунистической партии, ее ленинского Центрального Комитета. Перед началом субботника повсеместно на предприятиях и в организациях состоялись многолюдные митинги. На них трудящиеся заявили о полной и безграничной поддержке политики КПСС и Советского государства, единодушном одобрении целеустремленной, многогранной деятельности ЦК КПСС, его Политбюро во главе с Генеральным секретарем ЦК КПСС товарищем...
Я читал, плевался и говорил себе: так тебе и надо, мерзавец! В этом немалая доля и твоего труда!
В субботнике приняли участие 6 миллионов 200 тысяч трудящихся. Все работники, занятые в сфере материальною производства и обслуживания, трудились на своих рабочих местах. Их усилия были направлены на то, чтобы достичь наивысшего уровня производительности труда... Свой вклад в общемосковский коммунистический субботник внесли работники научно-исследовательских и проектных организаций, государственных учреждений. Так, в институте...
Я злился, плевался, ругался, опять злился... И таким образом я просмотрел все газеты, чего я раньше никогда не делал. Я знал, что все это — муть, и не читал. А тут я получил непривычную порцию нашей прессы и пришел в ужас. Неужели это все читается?! А ведь читается! И действует!
Я изорвал газеты в клочья, выскочил на улицу и прямой дорогой направился в Забегаловку.
— С меня хватит, — думал я почти вслух. — Проскочу в членкоры, поставлю крест. Годы уходят. А я так ничего серьезного и не сделал. Пока еще есть силы и способности, надо сделать хоть что-нибудь!
Около Забегаловки встретил Эдика. Потом к нам присоединился Безымянный.
УРОКИ ИСТОРИИ
— Это вранье, будто история ничему не учит, — говорит Эдик. — Гитлер, например, преподнес Германии такой урок, что немцы навеки выпадают из числа лидеров мировой истории. И вовсе не потому, что для них в результате поражения сложилась невыгодная ситуация. А потому, что над ними теперь навеки будет довлеть историческая память. И не сотрешь ее теперь никакими средствами. А знаете, почему теперь у нас нет таких массовых репрессий, как при Сталине? Желание сажать есть. Лагерей хватает. Работы, которую могут выполнить заключенные, по горло. А не сажают в таких масштабах. Потому что есть страх исторической памяти. Урок! И хотя у нас о прошлом помалкивают и постепенно реабилитируют Сталина, историческая память действует незримыми и неконтролируемыми каналами. У меня, например, есть знакомый чин из КГБ. Он борется с теми, кто читает «ГУЛАГ». А его сын знает «ГУЛАГ» назубок. Вот и поди борись тут! Мы недооцениваем ту роль, какую Солженицын сыграл в нашей истории. Он возвел дело исторической памяти почти что в ранг религии. Это теперь исторический факт. Точка отсчета нового времени. Он такой кол вбил в могилу сталинизма, что ходу назад уже не будет. Хрущевизм? Это все-таки лучше, чем сталинизм.
Мы медленно бредем к площади Космонавтов. Наша Забегаловка все еще закрыта. Ребров обещает нам сегодня поставить бутылку коньяку — он получил гонорар за... неопубликованную брошюру.
— Я за эту галиматью уже четвертый раз гонорар получаю, — говорит он. — Теперь я ее отнесу... тут... еще в одно место. Заключу договор. И еще отхвачу кусок. Как удается? А, пустяки. Нет, знакомых у меня никаких. Я блат не признаю. У меня другой метод. Высматриваю подходящее учреждение. Тема у меня — вечно актуальная. Предлагаю. Приношу рецензии от светил — это не проблема. За меня хватаются. Тут же — в план. Зеленая улица. Но печатать это г...о я не хочу. Стыдно. И невыгодно. Вот я и организую письмецо. Да такое, что печатать книжонку после этого страшно, а не печатать нельзя. Начинают искать выхода. А я жду. Терпеливо жду, и больше ничего. В общем, кончается тем, что книжечку я забираю с правом печатать в другом месте (обычно мне они сами советуют, где), но в качестве компенсации за моральный ущерб — полностью гонорар. У них там есть соответствующие пункты. Так что все законно.