— Ясно. Значит, все-таки вранье.
— Вранье. К тому же в реальной военной жизни имело место не такое распределение времени, значимости и субъективной ценности событий, как в книжках и в кино.
Мы в это время смотрели по телевизору фильм о войне. Фильм с претензией на правду и критику.
— Видишь, как этот симпатичный майор обхаживает эту девицу? Сколько времени! Сколько слов! И как все чисто и благородно! А на деле ему достаточно приказать ей прийти, и она без звука ляжет с ним спать. Так это обычно и делалось.
— Не вижу в этом ничего страшного, — сказала Тамурка.
— И я не вижу,- — сказал Антон. — Я лишь утверждаю, что фильм — вранье.
— Конечно вранье, — сказала Тамурка. — А если правду показать, будет неинтересно.
— Смотря кому, — сказала Ленка. — Я бы предпочла правду.
— Потому что ты еще маленькая и глупенькая, — сказала Тамурка.
Теща, Ленка и Тамурка затевают нудную перепалку, что не мешает им смотреть и комментировать фильм. Я краем уха прислушиваюсь к тому, о чем разговаривают Антон и Сашка.
— Обрати внимание, — говорит Антон, — как различаются «наши» и немцы. У наших у всех имена, лица, характеры, судьбы. Их всех, конечно, шлепнут. Но сначала они проживут индивидуальную жизнь на наших глазах. Они, скажем так, персонифицированы. Для нас с тобой они выделены как самодовлеющие личности с особыми «Я». И мы переносим это наше с тобой восприятие на них так, будто бы они персонифицированы для самих себя. Это — одна из закономерностей восприятия произведений искусства. Теперь посмотри на немцев. Различаешь ты их имена и лица? Воспринимаешь ты их как личности с индивидуальной судьбой? Смотри, они внезапно и случайно выскочили, как призраки. Щелк, и готов один. Шелк, и нет другого. Они не персонифицированы. Попробуй поставь себя на их место. Представь себе, что ты — один из них, но такой, как он тут показан: мелькнул на экране, взрыв, и нет тебя. Так вот, главная ложь нашего искусства состоит даже не в том, о чем я говорил. А в том, что реально для подавляющего большинства людей (на войне и в мирное время тоже!) такой персонификации, как это изображает наше искусство, нет. А если и есть для некоторой части, то совсем не в таких формах. В каких? Например, холуйство и угодливость перед начальством. Стремление вылезти на вид. Шутовство. И т. и. Геройство? Иногда. Но о каком геройстве может идти речь для масс людей, уничтожавшихся без разбора авиацией, танками, артиллерией? Да и что такое геройство? Вот летит эскадрилья. Впереди идущий самолет сбили, а я уцелел. Я получил награду. В чем тут геройство? Случай. У нас говорят даже о массовом героизме. Что это? Реально это — массовые мучения. Тут, брат, заключена великая проблема.
— Но ведь и раньше так было. И на Западе так бывает.
— Бывало. Бывает. Но тут есть принципиальный аспект. Западная цивилизация, развив персонификацию индивида до высокой степени для значительной части населения, развила ее в той или иной мере для всего общества. Не забывай, между прочим, что верующий человек уже персонифицирован по крайней мере в минимальной степени: перед Богом, а значит, в своих собственных глазах. Даже деревенский пастух был более персонифицирован, чем нынешний заведующий... скажем, сектором или секретарь райкома партии. Наше же общество есть общество, осуществляющее общую деперсонификацию индивидов как принцип. У нас господствует тенденция, согласно которой степень персонифицированности индивида зависит от уровня его социальной позиции. Потому все эти «культы личности» у нас не случайны. Потому у нас ожесточенное самоутверждение с самовыделением пронизывает все стороны нашей жизни и все слои общества. В людях в силу их прошлой биологической истории сложилась врожденная способность — стремление к выделению себя из общества и осознания себя в качестве личности, т. е. в качестве некоей самодовлеющей ценности. Последующая история цивилизации развила эту способность до высокой степени. Современная культура, без которой современное (в том числе и наше) общество не может существовать, стимулирует эту способность в сильнейшей мере. А с другой стороны, социальный строй нашей жизни с необходимостью порождает тенденцию к деперсонификации всего (именно всего!) населения страны. Отсюда, естественно, вытекают наши чудовищные формы самоутверждения. Раздувание ничтожеств в гении, бесконечные самонаграды, звания. Когда в наших конторах сотрудники со злобой воюют за копеечную надбавку, дело тут не столько в размерах надбавки, сколько в самом ее факте. Стремление главы государства увешать себя орденами, чинами, званиями, мелькать в газетах и телепередачах с этой точки зрения явление такого же порядка, как стремление бухгалтера быть отмеченным благодарностью в приказе. Как тот, так и другой реально личностями не являются, но рвутся каждый в меру своих возможностей выглядеть ими в своих глазах и в глазах окружающих. Подчеркиваю, они стремятся не быть личностями (это для них исключено), а выглядеть так, будто они являются личностями. И получаются ложные личности, иногда — грандиозно ложные. Сталин, в частности, в значительной мере уже испытал явления этой закономерности, но в чистом виде пример ее дают наши теперешние вожди.