Пристыжено опускаю очи.
- Все мы – га**оны, если на свет покрутить. А вплотную – то ниче, вроде как, жить можно… Вон как Ритка твоя… за него держалась. Небось, так же, как и ты… за Миру. А ведь есть те, кто ненавидят его, твоего Мирашева. И если ты его прощаешь – то остальные нет. Ты уверенна… что хочешь его найти?
Резво устремляю взор в очи. Твердо:
- Да. А если я ему не нужна – то пусть сам мне это скажет!
- Ну, тогда по коням… - качнул головой, выпуская из своей хватки. Язвительно ухмыльнулся. – Устроим вам очную ставку.
***
Рогожина Майоров отказался с собой брать, потому уговорила Федьку одного ехать обратно, домой к себе, на такси. А мы – в Виктора тачку – и в неизвестном мне направлении. И пусть… было страшно слепо верить этому человеку, вероятность увидеть Мирашева, убедиться, что тот жив… перекрывала всю трусость. Да и грела мысль о пистолете Мирона, про который я вовремя вспомнила и, перепрятав из сумки в карман, взяла с собой.
Если че, стрелять буду… не щадя и не глядя.
***
Какое-то странное, полуразваленное, заброшенное здание на краю города.
А там и вовсе – спуститься в подвал и серпантином лабиринта, порой протискиваясь между жуткими компашками, судя по виду, шалав и наркоманов, послушно семенить за Майором.
Еще немного – и откинув ширму из серой, непрозрачной уже от пыли и прочей грязи, клеенке, зашли в небольшую комнату. Почти все пространство и занимало: диван угловой, разложенный, да круглый стол, на котором валялись пустые бутылки из-под алкоголя, недопитая минералка; стояли стаканы, полная пепельница окурков, разбросаны остатки еды (что на тарелке, что на газете сальной).
- Ну, чего смотришь? – гаркнул вдруг Виктор и кивнул на одного из спящих «полутрупов». – Забирай, коль еще нужен.
Кольнуло осознание… ужас вперемешку с радостью, захлебываясь психопатическим взрывом облегчения. Живо кинулась вперед. Сложно было узнать в зачуханом, замученном, грязном, заросшем (небритом), отъявленном бомже (разве что одежда, костюм на вид, вроде как, дорогих марок)… своего Мирашева. Присела рядом, но едва только потянулась к нему, хотела коснуться лица, как в момент дернулся и дико взревел, практически не открывая век:
- Ушла, с*ка! – ударил, пнул меня от себя, отчего не удержалась на краю – и тотчас грохнулась на пол. Взвизгнула невольно, чебурахнувшись об стол.
Спешно подскочил ко мне Майор, подхватил под руки и помог встать. Застыла я в растерянности. Не могу понять, что… почему. И как дальше (а это чудовище лишь причмокнуло смачно – и перевернулось набок).
Вдруг резкий выпад Виктора, уверенное движение – и схватил со стола бутылку с минералкой. Быстро открутил пробку – и перевернул над спящим Мироном, бесстыдно поливая, выливая воду тому на моську. Задергался, замахал руками, прикрыл лицо, встревоженный, но явно еще сильно пьяный Мира, грозно запричитав, давясь матом:
- С*ка, б***ь! Какого ***?! Я сейчас встану и кого-то вы**у стволом!
Еще миг – последние капли и, вытер, стер остатки воды с рожи. Попытка ровнее сесть (не то лечь, опираясь на спинку дивана) и навести фокус на нахала.
Невольно пошатывая головой, будто болванка, уставился поочередно – то на меня, проморгался, то на Майорова. И снова на меня:
- О-па… пи***ец. С белочкой прискакал… - вдруг рывок, усердия – и махнул отчаянно рукой передо мной. Рявкнул (язык заплелся): - Уйди, е*-**ный глюк!
- Сам ты глюк! – гневно рыкнул Виктор и стукнул, пнул ногой об его ногу. – Давай, раздупляйся – и домой поехали.
- Не поеду! Тут теперь мой дом! – обижено надул губы, что барышня. Вдруг стремительное движение – и, гравитации спасибо, перевернулся набок - плюхнулся, соскользнул со спинки на сидушку. Уткнулся носом в обивку – и смачно засопел.
И снова отваживаюсь – присела рядом. Пытаюсь повернуть, заглянуть Мирашеву в лицо. Подалась ближе и, давясь жутким амбре запойного перегара, несмело позвала:
- Мир… Мирон...
Вздрогнул. Тотчас распахнул веки. Пристальный взор мне в глаза. Поморщился.
Не ударил, не столкнул, как прежде. Напротив – вдруг движение руки и махнул перед моим лицом:
- Вот же, б***ь, настырная какая… - и обмер, покорно зажмурившись. Шумный вздох.
Навалилась я ему на грудь, едва ли не прижимаясь своими губами к его:
- Мирон! – отчаянно. – Ты меня слышишь? Поехали домой…
Гыгыкнул вдруг:
- И тяжелая… - и снова открыл очи. Взоры сцепились. За густой щетиной сложно было различить ухмылку, но уголки глаз поморщились, а в зенках заплясал знакомую чечетку не менее знакомый бес. Дрогнула рука – коснулся меня – провел по волосам: - Но красивая… даже лучше, чем на фотке.