Однако такая воображаемая география всегда сопровождается реальными издержками. Масштабное строительство, не говоря уже о войнах в Средиземноморье и на востоке, тяжким бременем ложилось на город и его жителей. Налоги, взимаемые Юстинианом, преобразили Константинополь и все Средиземноморье. Большие доходы казны помогли развить строительные проекты и убедили могущественную Персидскую империю на востоке подписать «вечный» мирный договор. Но мир длился ровно до тех пор, пока продолжались выплаты. Аскеза приносит меч.
Простые жители Константинополя ненавидели эти поборы. Именно высокие налоги привели к восстанию Ника и едва не поставили власть на колени. В постоянном поиске доходов империя продавала доступ к высшим должностям, и это вызывало недовольство у представителей традиционных элит. Знать с отвращением относилась к возвышению простолюдинов (таких как сами Юстиниан и Феодора). Рисков было много, и это даже без учета религиозной напряженности — ведь в великом городе соседствовало несколько ветвей христианства.
Эти внутренние и внешние противоречия помогают разгадать парадокс Прокопия и двойной лояльности, свойственной его произведениям.
В официальных хрониках он с ликованием описывает военные успехи императора и грандиозное строительство — создание водохранилищ и храмов, а также с упоением рассказывает о реформах. Кодекс законов Юстиниана со временем лег в основу большей части средневекового права континентальной Европы. Основная часть трудов Прокопия во многих отношениях полностью соответствует имперскому проекту Юстиниана и Феодоры.
Однако именно Прокопию принадлежат «Анекдоты», небольшая книга, в которой он развенчивает этот имперский проект. Это сочинение каким-то образом сохранилось до наших дней — единственный экземпляр сейчас хранится в библиотеке Ватикана. Автор «Анекдотов» перечисляет подробности о раннем этапе жизни Феодоры, называя ее «проституткой» и приписывая ей распутное поведение: эротические выступления и жизнь, полную неутолимой похоти. Автор с насмешкой называет рогоносцем Велизария, генерала, которому сам так долго служил. Юстиниана он именует дьяволом в человеческой плоти, который убил «мириады — мириады мириад», то есть триллион человек (полезное напоминание о том, что к средневековым «данным» всегда следует подходить с осторожностью).
Был ли Прокопий двуличным? Может, он работал только ради денег, а истинное мнение озвучил именно в «Анекдотах»? Он относился к элите общества, в отличие от монархов, о которых писал, — это вполне объясняет его негодование. Впрочем, следует учитывать и то, что Прокопий был не просто проницательным наблюдателем политической жизни, но также и ее участником. Будучи свидетелем не только славы, но и неудач Юстиниана, летописец, возможно, беспокоился, что в случае восстания его объявят соучастником и покарают как коллаборациониста. Маленькая книга могла стать страховкой — в случае чего Прокопий просто предъявил бы «Тайную историю» как доказательство того, что никогда по-настоящему не любил ныне опального правителя. Однако успешного восстания так и не произошло. Феодора умерла в 548 году, а Юстиниан — в 565 году, оба своей смертью. Прокопий хранил апокрифическую историю в ящике стола, и ее обнаружили только после его смерти. Как мы видим, люди в древности действовали так же изощренно, как и в дальнейшем. Они могли работать на два фронта, чтобы защитить собственные интересы. История Прокопия также напоминает нам о том, что люди в прошлом не знали будущего. Слишком часто, описывая прошлое из настоящего, мы представляем, что история неизбежно мчится к какому-то заранее предопределенному завершению. Но на самом деле так никогда не бывает.
Наконец, работы Прокопия и история Феодоры также напоминают нам о несокрушимой силе патриархальных норм. В литературе и истории возвышение женщин снова и снова связывают с сексуальной властью, что свидетельствует о мужском страхе. Вину за беды во все времена возлагали не на мужчину, а на «демоническую» женщину, развратившую правителя и разрушившую его империю. Но Феодора по-прежнему смотрит на нас со стен храма в Равенне. И улыбается — несмотря ни на что.
Константинополь сиял. Его блеск был и реальностью, и политической стратегией. Нужно помнить, что правители Константинополя никогда не называли себя «византийцами». Они именовали себя римлянами, так же как их друзья и враги. Римлянами тогда называли себя многие, но правители Византии громко заявляли о своем превосходстве миру. О средневековом Риме нам следует думать во множественном числе (так же как о христианстве, иудаизме, исламе, Франции, Германии и многом другом). Бесполезно пытаться распознать единственного «истинного потомка» классической империи.