– Постойте, Лид. Где Фоманх?
– В арьергарде.
– Пошлите за ним.
Посылать никого Лид не стал. Вместо этого он гаркнул «Фоманх, ко мне!», да так, что у Зверды зазвенело в ушах. Не прошло и пяти секунд, как сотник уже гарцевал рядом с санями баронессы.
«А дисциплина ничего», – одобрительно подумала баронесса. Отправляясь в Варан, Зверда опасалась, что без них с бароном дружинники подраспустятся. Обычно-то в снежную пору все войско торчало по домам. Эта зима был второй на памяти Зверды, когда баронским дружинам пришлось без роздыху шастать по Фальму туда-сюда, словно был разгар лета. Проклятый Вэль-Вира!
– Фоманх, скажи: что ты должен был делать, отправляясь вместе с Лидом встречать своих хозяев?
– Ежеутрене и ежевечерне свершать то, что было вами велено, госпожа.
– Лучше и не скажешь, – Зверда устало усмехнулась. – Ты в точности придерживался моих повелений?
– Да, госпожа.
Велено же Фоманху было выполнять простую, но достаточно эффективную процедуру по отводу от отряда запредельных взоров. А равно и по растворению вероятных мороков.
Для этой процедуры нужны были лишь несколько предметов, составлявшие Пятерик Верной Дороги. Этому Пятерику Зверда перед отъездом сообщила определенные свойства. Требовались еще несколько слов-знаков, которые склоняли предметы к соответствующему поведению. В итоге, собственно магических талантов все это требовало от Фоманха немногим больше, чем разделывание оленьей туши.
– Фоманх, ты знаешь, что я всегда и везде, даже на смертном одре, даже в образе своего посмертного изваяния почую твою ложь.
– Да, госпожа. Но я в самом деле ни разу не отошел от ваших указаний.
Зверда лукавила. Белый снег на черных ветвях казался ей сейчас темно-серым песком на бурых водорослях. Зрачки баронессы постепенно утрачивали типическую остроту человеческого восприятия. Вслед за ними и другие признаки гэвенг-формы человек готовились выродиться безвозвратно. Поэтому баронесса сейчас не могла различить лжи и правды привычными гэвенгу способами, то есть – безошибочно.
– Верни мне все, что я оставляла тебе.
Фоманх вынул из притороченной к седлу сумы меховой мешочек, в котором перестукивались амулеты.
Зверда высыпала их на ладонь. Пять фигурок, вырезанных из тюленьего бивня. Два потешных зайца, стоят на задних лапах, потрясают круглыми щитами, на которых нарисованы недремлющие, нечеловеческие очи. Медведица с выпученными, гипертрофированными глазами. И два горбатых человечка. Один – слепец, шагает себе вперед, опираясь на посох. Второй – одноглазый, сидит, скрестив ноги, и смотрит прямо над собой, вверх. Пятерик Верной Дороги, весь в сборе.
Эти вещицы должны были проглядеть вероятный морок, буквально провертеть в нем дырку. А запредельный взор должен был сгинуть без возврата во чреве слепца с посохом.
С этого – с осмотра амулетов – и надо было начинать. Чем сильнее смазывалась для баронессы действительность, в которой обретала свою реализацию гэвенг-форма человек, тем явственней проступали контуры нескольких сопредельных ветвей бытия.
Чей-то небрегающий расстоянием перст прикоснулся к этим вещицам приблизительно неделю назад. Под круглыми очами на заячьих щитах Зверда чувствовала пульсацию двух враждебных острых зрачков, от пристального внимания которых покалывало в затылке.
Зверда с изумлением почувствовала, что этот взгляд нельзя назвать злым или смертоносным. Скорее, он сообщал об изумлении невидимого мага, о плотском желании, о внезапно вспыхнувшей нечистоплотной влюбленности в ту, которая сейчас изучает свой искаженный Пятерик Верной Дороги.
Да, другие фигурки тоже были искажены, каждая по-своему. В лучшие времена Зверде достало бы искусства, чтобы выдавить невидимому мерзавцу глаза, выломать всепроницающие персты, наконец, загнать обсидиановой остроты когти под череп далекого мага-незнакомца. О, да еще сегодня утром, окажись Пятерик Верной Дороги в руках у баронов Маш-Магарт, кудесник Вэль-Виры (а мерзавец, несомненно, служил именно барону Гинсавер) прямо за завтраком приправил бы своими мозгами мозги с горошком.
В том, что враг завтракал именно мозгами с горошком, Зверда почти не сомневалась. На Севере почти все человеческие маги следуют одной и той же диете.
Он был удивительно силен, этот мозгоед, если ему удалось в свое время превозмочь защитные свойства амулетов. И, одновременно – уязвим, поскольку, обратив Пятерик Верной Дороги против отряда Лида, он раскрывался сам и позволял зеркально обратить себе во вред силу собственного дальнодействия.