С расстояния шагов в двадцать на него с интересом посматривали трое затрапезно одетых мужиков. Не могли обычные люди приблизиться к нему по снегу бесшумно, не могли! Значит – вездесущий Свод. Не гэвенги же!
Оружия при мужиках вроде не было, но под грязными накидками могли найти приют и чеканы, и топоры, и перевязи метательных ножей, и разборные трехчастные луки.
Скорее всего, это был один из секретов, под надзором которых находились так называемые «десять лиг спокойствия». То есть непосредственные подходы к варанской столице.
«Как я мог о них забыть!» – взвыл Лараф.
– Кто вы? Что вы здесь делаете? Почему портите собственность Дома Недр и Угодий?
Вопросы были заданы спокойно, без хамовитой аффектации. Видимо, офицеров сдерживала роскошь одежд и кортика Ларафа. О том, что перед ними гнорр собственной персоной, они, конечно же, даже не догадывались.
Лараф оправился от испуга быстрее, чем ожидал бы от себя самого двухнедельной давности. Все-таки, осознание того, что он отныне – гнорр, уже успело напитать его персону сладкими ядами власти.
– Вы знаете кто перед вами? – ответил он вопросом на вопрос.
– Это мы и пытаемся выяснить, – начальник предполагаемого офицерского секрета сделал несколько шагов по направлению к Ларафу.
– Сделаем иначе. Поскольку я не обязан открывать первому встречному свои имя и место в варанском государственном обустройстве, извольте назваться первыми.
Умеренная спесь Ларафа подействовала безотказно.
– Я – Сулвар, егерь пиннаринского лесничества Дома Недр и Угодий, а это мои помощники.
«Неужели? Так это даже и не коллеги вовсе?»
– В таком случае, Сулвар, позвольте вынести вам благодарность от имени Свода Равновесия. Вы очень бдительны. Извольте выписать положенный штраф за порчу угодий и проваливайте отсюда.
Надо было отдать должное егерю – недвусмысленный намек Ларафа на то, что он имеет касательство к Своду Равновесия, не возымел никакого видимого эффекта.
Сохраняя достоинство, Сулвар угрюмо кивнул, а один из его спутников достал писчие принадлежности.
– На чье имя выписывать?
«Какой исполнительный, Шилолова матерь! Землетрус, похоже, пошатнул не только секиру на куполе Свода Равновесия, но и наш авторитет по всей стране.»
– На имя Лагхи Коалары, гнорра.
– Милостивый гиазир, вам бы лучше так не шутить. Двадцать пять авров штрафа – сущая безделка. А вот такие шутки не только нам, простым людям, но и вашему брату могут дорого обойтись.
«Как понимать такую наглость? Он что – из добровольных помощников Опоры Единства? Или все-таки это офицеры Свода, а комедию ломают для пущей секретности?»
– Сулвар, подите-ка сюда.
– Руку! Ладонью кверху! – потребовал Лараф, когда тот, пожав плечами, подошел вплотную.
Хлоп! – на ладонь Сулвара опустилась малая личная печать Лагхи Коалары.
Красная тушь еще не успела просохнуть, а егеря уже растворились среди редколесья, хотя ради этого им и пришлось перемещаться в названном Ларафом направлении очень, очень быстро.
Ни Сулвар, ни его спутники, ни гнорр не знали, что их короткая, дурацкая беседа спасла жизнь двум баронам Фальмским – Зверде и Шоше велиа Маш-Магарт.
– Вас, конечно, интересует многое, – сказал сергамена.
Точнее, эти слова принадлежали барону Вэль-Вире велиа Гинсавер, мощью своей природы принявшему гэвенг-форму баснословного хищника из итаркской чащобы.
– Интересует, – кивнула Зверда.
«Что делать!? Что сказать!? Чем откупиться!?» – стучались в ее сознание тревожные колокола страха.
– Но я, конечно, не отпущу вам даже этой предсмертной милости – знать истину. Потому что я немилостив.
Сергамена совершил новый прыжок и оказался в трех саженях выше Зверды и Шоши, утвердившись лапами на одинокой балке, торчащей из закопченной стены Южного замка.
Зверда понимала, что теперь сергамене достанет одного, ровно одного прыжка, чтобы уложить на месте и ее, и Шошу. Ловкость и стремительность сергамены таковы, что, еще находясь в воздухе, он сможет вспороть когтями шею барона, а, приземляясь перед Звердой – вскрыть ей живот той же самой, разукрашенной кровью Шоши, лапой.
Среди гэвенгов подобные мертвительные красоты являлись одним из высших проявлений верности «Эвери» – кодексу чести, предписывающему нерушимые правила жизни и смерти.
– Вы оба знаете главную причину приговора – вантэн-гайам, – продолжал Вэль-Вира. – Сговор с людьми ради причинения ущерба своему брату по расе – это вантэн. Сговор с людьми ради умерщвления своего брата по расе и разорения берлоги его – это вантэн-гайам.