Возможно, вечер и был для меня просто замечательным, но ночь оказалась несправедливо жестокой.
В сложившейся ситуации радовало могло только одно – этой ночью меня никто не будил.
Хотя пробуждение и нельзя было назвать приятным.
Проснулась я от колющего, неприятного ощущения во всем теле, которое бывает, когда полежишь достаточно долгое время в неудобной позе.
Я, конечно, не лежала, я сидела на стуле и руки мои были прижаты к широким подлокотникам толстыми, кожаными полосами, но неприятным ощущениям было на это плевать. Пошевелить руками не получалось, попытка пошевелить ногами так же успехом не увенчалась, но увидеть как обстоят дела с ними, не было никакой возможности, мешала перехватывающая шею лента, прижимавшая меня к высокой спинке.
Ни пошевелиться, ни повернуть голову, я даже вздохнуть толком не могла, грудь так же что-то перетягивало, заставляя вжиматься в прохладное дерево. А у двери, которую я плохо видела в неясном свете, но все же могла различить, стоял измененный.
Лысая голова, зашитые глаза и отрезанные уши, от одного его вида я готова была биться в истерике.
Тонкое длинное тело, значительно возвышалось над дверным косяком, голова почти касалась потолка, тощие руки с веткообразными пальцами заканчивались когтями.
Измененный выглядел отталкивающе и жалко, в общем-то, не так уж и угрожающе, но волосы на голове начинали шевелиться от одного на него взгляда.
Хотелось закричать, но я не кричала.
Я не знала, что будет, стоит мне начать шуметь. Измененному зашили глаза, что помешает этому психу зашить мне рот?
Потрепыхавшись немного, убедилась, что выбраться не получится, а тело меня почти не слушается. Самостоятельно освободиться я не могла.
И вот тут возникает вопрос: зачем я открыла дверь? Зачем открыла эту чертову дверь, этому чертову Танису?
Конечно, тут можно придумать кучу оправданий себя несчастной, но чем они могут помочь мне сейчас?
Измененный зашевелился, медленно согнулся и открыл дверь, царапая когтями латунную ручку.
В помещение вошли, загорелся яркий свет, больно резанув по глазам. Я зажмурилась, попыталась проморгаться, разгоняя плавающую перед глазами белую муть.
– Вижу, ты очнулась, – Танис как всегда был исключительно дружелюбен и улыбчив, – это очень хорошо.
– Почему? – прохрипела я, смаргивая слезы с ресниц. Зрение прояснилось, позволяя во всех деталях разглядеть небольшую комнату, неуютную, но чистую каменную коробку, больше похожую на подвал.
Мой стул стоял по центру, под самым светильником, а сбоку, насколько можно было скосить глаза, виднелся длинный стол, на котором лежали жуткого вида инструменты.
– Видишь ли, при вживлении моей разработки, испытуемый должен находиться в сознании, в противном случае не исключены необратимые разрушения психики, – в руках он держал какой-то чемоданчик, и, подойдя к стулу, рассеянно переложил его из правой руки в левую, чтобы коснувшись моей щеки стереть мокрую дорожку, – а мы хотим избежать деперсонализации, верно?
И так дружелюбно он улыбался, с таким участием заглядывал в глаза, что у меня просто руки зачесались, так захотелось расцарапать ему лицо.
– Ты собираешься сделать меня такой? – кивать я не могла, но очень выразительно скосить глаза на измененного получилось.
Танис обернулся, посмотрел на творение своей извращенной мысли и пришел в ужас:
– Эрида, родная, я бы никогда так с тобой не поступил, – скрывшись из поля моего зрения, он зазвенел инструментами, – ты способная, умная девочка, нас с тобой ждет блестящее будущее.
Со щелчком открылся чемоданчик.
– Мне давно пора было найти себе еще одного помощника, когда я понял, что Сэнс не справляется с заданием, но я медлил. Зря.
– То есть, ты хочешь сказать, что работаешь один? Нет никакой преступной организации? Людей похищали ты и профессор?
Передо мной вновь появилось его улыбающееся лицо.
– Ты все узнаешь, – пообещал он, закатав рукав моей сорочки и мазнув влажной ваткой по сгибу локтя, – но только после небольшой операции.
Я начинала тихо паниковать, и пока он набирал в шприц какую-то жидкость из небольшой ампулы, успела два раза попрощаться с жизнью.
Отчетливо пахло обеззараживающим средством. В ярком свете злорадно блестело стекло шприца, легко постукивая по его стенкам, Танис выгнал из прозрачной жидкости все пузырьки, чуть надавил на поршень, на кончике тонкой иглы показалась небольшая капля.