Удовлетворенно хмыкнув, он склонился надо мной.
Я пыталась дергаться, извиваться, вырваться из стянувших мое тело пут, но ничего не помогало.
– Тише-тише, – бормотал он, вгоняя иглу в мою вену. Жидкость быстро разошлась по крови и странное онемение сковало тело.
Последнее, что я смогла почувствовать – легкое прикосновение к шее. В спинке стула была дырка, очень удобная, предназначенная специально для такого рода операций.
Я ничего не чувствовала, но знала, когда Танис сделал небольшой надрез в основании шеи, как раз там, где находился подчиняющий амулет на Сэнсе. Догадалась, зачем он бормочет себе что-то под нос, и почему в ближайшие дни я не смогу пользоваться своей магией. Вливание темной энергии в организм светлого мага восхитительно блокировало родную магию. И чуть не взвыла – и взвыла бы, слушайся меня голосовые связки – когда что-то чужое и страшное, вгрызлось в рану, протиснулось в тело, разрывая и вновь сцепляя ткани, все ближе подбираясь к спинному мозгу.
Никакой боли не было, только брезгливый страх.
***
Самой себя я казалась трупом.
Наверное, именно так чувствует себя человек после большой попойки. Спирт настоянный на кактусах, самогон, настойка с разрыв травой, смешать, но не взбалтывать, иначе взорвется. И я готова была взорваться.
Зато тело меня слушалось, что не могло не радовать. Болело, сопротивлялось, но послушно поднималось, с трудом преодолевая такую ненужную сейчас силу притяжения.
Руки и ноги были удивительно тяжелыми, голова походила на кусок гранита. Я была неповоротливой и слабой, но целой.
Я думала самостоятельно и делала то, что думала.
Казалось бы, не так уж и плохо.
А потом пальцы нащупали гладкий круг впаянный в основание шеи.
Были бы силы, расплакалась бы, но к счастью сил не было.
На постели я сидела долго. Собирала себя, старалась забыть об амулете, осматривалась.
В серой, холодной и скудно обставленной комнате имелось окно, одно, не такое уж и большое, укрепленное решеткой, односпальная, жесткая кровать казарменного типа, стол, стул, дверь. Аккуратная стопка одежды на столе и башмачки на полу, довершали картину.
Во всей этой мрачности мои проблемы обретали особый, безысходный оттенок.
Атмосфера очень способствовала депрессивным мыслям и взращиванию уничтожающей жалости к себе, и только круг на шее мешал, пробуждал раздражение и здоровую злость. Я бы сказала, исцеляющую.
На то, чтобы прийти в себя и одеться, мне понадобилось чуть больше получаса, на осмотр комнаты вдвое меньше, на осознание всей фатальности грядущих неприятностей пару секунд.
Амулет не чувствовался как что-то чужеродное, я его почти не замечала, лишь поворачивая голову ощущала, как кожа болезненно натягивается в том месте, где ее пропороло амулетом.
Дверь открываться не хотела, простукивание стен ничего не дало, за окном и решетками находилось самое настоящее, старое и заброшенное кладбище.
Кричи не кричи, услышат тебя только мертвецы.
Возможно, какой-нибудь бодренький оживленец и придет полюбопытствовать кто здесь орет, и можно ли это съесть, но его о помощи точно не попросишь.
Только увидев заросшие, потрепанные жизнью надгробия, вспомнила о словах эксклюзивной.
Смертью ей пахло. Что ж я, дура, не подумала об этом раньше? Почему внимания не обратила на эти слова?
Тогда, возможно, не сидела бы сейчас здесь и не ждала прихода неминуемого.
Неминуемое, в лице Таниса, пришло спустя час. Я почувствовала его приближение заранее.
Просто тело, напугав до чертиков, прекратило мне подчиняться, отошло в центр комнаты, и игнорируя все требования своей хозяйки, замерло там лицом к двери.
Чувствовать себя беспомощной, преданной собственным телом было страшно. Безысходность и жуткое ощущение потери чего-то важного, очень нужного, накрыло с головой.
Я не управляла своим телом, не была хозяйкой своих действий и не представляла, как Сэнс вот так же жил долгие месяцы, находясь среди людей и не имея возможности просить помощи. Я бы, наверное, свихнулась.
Стоило двери только открыться, как меня одарили счастливой улыбкой и радостным:
– Эрида, ты не перестаешь меня радовать. Так быстро пришла в себя, – он поманил меня к себе, и я пошла. Молча и очень бодро, с пугающим энтузиазмом, – поразительная восприимчивость к ментальному воздействию.
Меня погладили по щеке.
– Я в тебе не ошибся.
Много хотелось бы ему сказать, но я молчала, потому что разрешения говорить мне никто не давал. И это пугало, но еще больше бесило.