Фед сидел на деревянном ящике, в окружении бочек с солониной. Левой рукой он поддерживал гусли, а правой рассеянно перебирал струны.
– Мы поедем в Линдозеро?
Вместо ответа Фед отставил в сторону гусли и встал.
– У меня для тебя подарок, – вдруг сказал он и вытащил из-за пазухи ленту с камнем.
Фед надел на меня оберег, с которым раньше не расставался: крупный янтарь с вкраплениями потемневших искр. Не раз и не два святоборийские каменных дел мастера предлагали за него неслыханные деньжищи, но в какой бы нужде мы ни оказывались за все эти годы, Фед отказывался его заложить или продать, а тут…
– Обратно не приму. – Фед угадал ход моих мыслей. – Этот камень особенный, колдовской. Я не разобрался, как он работает, но подозреваю, что пару раз спасал мне жизнь. – Уголки губ наставника снова дрогнули. – Носи его.
Я коснулась тяжелого и холодного камня.
– Это откуп?
Фед нахмурился, а я рассмеялась, но смех ударился невпопад о темные углы коридора и затих прежде, чем открылась дверь в трапезную.
Томор, корчмарь, держал стопку пустых кружек. Вместе с ним ворвался сизый дым и громкие вопли посетителей.
– Что, прохлаждаетесь? – пожурил он нас. – Толпа собралась, не продохнуть. Давай, царица наша, начинай колдунство.
Никто в «Вольном ветре» не знал, что мы с Федом колдуны, но иногда, не иначе как из баловства, кто-нибудь шутил так в нашу сторону.
– Чушь, Томор! Хоть и свои все, а поберегись такими словами разбрасываться! Червонных и в Сиирелл полно, – отозвался наставник, не сводя с меня пристального взгляда.
– Идите, убытки вы мои ходячие, – сказал корчмарь и выдворил нас из коридора.
Год выступленией в «Вольном ветре» подарил нам не только ворох сплетен, но и постоянных зрителей, так что здесь теперь всегда толпились наемники и торговцы. Фед занял привычное место на ящике, а я встала позади него и оглядела трапезную.
В центре гудела пирушка. Ося шепнула, что всех угощает купец в красивом асканийском кафтане. Богатый гость уже свел знакомство с местными девицами и перебрасывался лихими историями с нашим вышибалой Эртом. Менее удачливые торговцы разбрелись по углам с чарками медовухи. За тремя столиками вдоль стенки сидела крикливая ватага наемников. Один из них ухитрился даже полапать хозяйку, за что был выдворен глазастым Ортом – братом Эрта, тоже вышибалой.
Фед начал петь про забытый град, город колдунов, существовавший давным-давно в Светлолесье. Это была одна из песен, после которых в корчме обычно творилось что-то совсем невообразимое.
Колдуны прошлого повелевали миром, а нам не дано распоряжаться сегодняшним днем.
Едва выждав положенное вступление, я сделала резкий взмах головой, и гости отступили на полшага вглубь «Вольного ветра», освобождая место для танца.
Не думать!
Пусть тело ведет вперед. Оно знало, что делать. Как повести плечами, как очаровать зрителей хороводом блеска и бусин, как колыхнуть юбкой так, чтобы во всполохе танца нечаянно выглянул кусочек обнаженной кожи.
Я вскинула руки, и колокольчики ответили звоном металлических голосов.
Я извивалась, смеялась, птицей перелетала с одного края круга на другой.
Ритм ускорился, движения – тоже. Ноги все реже касались пола, словно подо мной были не выщербленные старые доски, а обжигающие стопы угли.
На ресницах дрожали пот или слезы, уже не разобрать. Да и неважно оно. Фед двигался к развязке, а я вместе со зрителями слилась в единый поток. Всякий, кто не успел отвести или прикрыть глаза, – пропал.
Я кружилась на месте, подгоняемая разгоряченными криками зрителей.
Фед рвал струны и вместе с ними наши души.
Я упала на пол, не в силах выдерживать ритм, но успела вывернуться и распластаться в ногах наставника.
Время танцевать!
Время жить!
И пусть на миг вернется былое.
«Зачарованный лес», вслед за ним – «Царевна-бродяжка». Пока звучали предания, колдовство бурлило под кожей, отзываясь на музыку. Мало умели теперь чародеи. Они, как зыбкие тени прошлых столетий, остались лишь напоминанием о дивных созданиях и тех временах, когда люди и колдуны жили вместе.
Личина уличного певца или плясуньи помогала переплетать судьбу человека и колдуна. Как сладкое маковое молоко для тех, кто не смирился с жизнью изгнанника, она помогала убаюкивать себя мыслью, что творить чары можно иначе.