— Так сколько же все-таки, Рик? — настойчиво переспросила она.
— Вообще-то всего одно, — честно признался я, кивнув на кушетку, — вот на этом самом месте.
— А не великовата ли она для холостяка? — Она лукаво улыбнулась. — Хотя, пожалуй, нет. Ведь здесь, вероятно, очень удобно, когда устраиваешь этакую небольшую оргию с шестью девицами сразу, правда?
— Эге! — Я с восхищением уставился на нее. — Вот что называется мыслить по-крупному!
— Это стало у меня привычкой, — сказала она будничным тоном. — Всякий раз, когда я смотрю на свой фасад, я понимаю, что ничего другого мне и не остается!
— В далеком детстве я искренне считал альпинизм величайшим спортом в мире, — сказал я. — С тех пор не произошло ничего, что заставило бы меня изменить свои взгляды.
Она извлекла бокал из неподражаемого укрытия, спустила ноги на пол и уселась на кушетке так, словно спина у нее не гнулась.
— Мне очень хотелось бы забыть о начале сегодняшней ночи, Рик, но я никак не могу!
— Тебе хочется поговорить на эту тему?
— Я чувствую себя виноватой, что мы не сообщили полиции об убийстве Росса. — Она испустила печальный вздох. — Но ведь если бы мы это сделали, то возникло бы еще большее ощущение вины перед бедняжкой Кармен!
— Не трать понапрасну время и не изводи себя по поводу вины, — сказал я ей. — Митфорд был уже мертв, когда мы нашли его, и никто не в силах ничего изменить. Кто-нибудь другой найдет тело и известит копов. Самое нелепое будет то, что наверняка им окажется кто-нибудь, кто не имел с Россом Митфордом никаких отношений при его жизни. Поэтому после часового допроса полицейские непременно отпустят этого человека. А поскольку мы довольно тесно теперь связаны с Митфордом, то, если нам здорово повезет, полиция доберется до нас не позже завтрашнего дня!
— Ты прав, — кивнула она. — Но ведь идея поехать на Венеция-Бич была моей, и это я настояла, чтобы мы отправились туда вместе. Я просто с ума схожу от этой мысли!
— А мне интересно другое: раздобыл ли бармен лошадь для того пьянчужки? — сказал я.
— Ты — жестокий, бесчувственный, бессердечный тип, а я... — Она разразилась приступом истерического смеха, и потребовалось добрых десять минут, чтобы Джеки успокоилась и снова заговорила:
— Если он уже отправился на поиски универмага “Кланси”, — того, который построили за один день, помнишь? — то подумает... — Она снова подавилась смехом. — Он подумает.., что они.., они разобрали здание за ночь по кирпичику!
Она беспомощно мотала головой, и все ее тело сотрясалось от неудержимого хохота. Задыхаясь от смеха, она отчаянно втянула в легкие воздух, и случилось неизбежное: лимонно-желтая рубашка затрещала, отскочили последние пуговицы, и она распахнулась до самого пупка. На Джеки тотчас же напала икота, довершившая начатое: рубашка взмыла на ее плечах, а вся великолепная верхняя половина, ничем не скрытая, предстала перед моим взором.
Я не мог оторвать взгляда от того, что открылось мне. Чудилось, что я лечу на самолете над снежными вершинами Альп на самой малой высоте. Сходство было полное, разве что вершины выглядели немного иначе. Ибо то, на что я сейчас уставился, венчали пунцовые макушки. Я впал в нервный экстаз и вдруг понял, что любой мужчина согласился бы всю жизнь скользить по этим роскошным склонам и ему вовсе не потребовались бы лыжи.
Оглушительная икота завершилась наконец дребезжащим смешком, а затем наступила мертвая тишина, которая, впрочем, вполне меня устраивала. Ибо в наступившем молчании я мог со всей серьезностью отдаться изучению проблемы: с какой стороны лучше подобраться к вершинам?
Мысль о возможной неудаче нисколько меня не смущала, я твердо решился не прекращать попыток до конца своих дней.
— Ох, ради Бога, прости меня, Рик.
Виноватый голос Джеки донесся с расстояния в несколько миль, но я не обратил на него никакого внимания.
— Рик! — На этот раз голос прозвучал гораздо резче и ближе. — Чем ты занят, черт побери? Погрузился в транс по системе йогов?
Вот именно, черт побери, с горечью подумал я, неужели женщины не в силах помолчать хотя бы несколько минут?
— Рик!
Я ощутил ударную волну в несколько децибел от звука ее голоса и едва удержался на ногах. Мысленно я уже совершил грандиозный спуск по склону ближайшего пика и прошелся по всей долине между вершинами. Я почувствовал себя полностью дезориентированным после головокружительного путешествия в окрестностях ее пупка. Только встряхнув несколько раз головой, я кое-как справился с ошеломлением, и лицо Джеки медленно всплывало, сфокусировавшись перед моими глазами.
— Тебе лучше? — нервно спросила она. — У тебя часто бывают такие приступы или это впервые? — Она обеспокоенно прикусила нижнюю губу. — Я вовсе не хотела напугать тебя, но это странное выражение на твоем лице!.. Когда ты в последний раз навещал психолога?
— Пока это был всего лишь легкий приступ экстаза, — сказал я. — А сам экстаз, да будет тебе известно, особенно если он длится достаточно долго, вместе с побочными явлениями, всеми психологами мира признан как благоприятный фактор.
— Это звучит ничуть не более убедительно, чем твой внешний вид, — сказала она с сомнением в голосе.
— Теперь, когда у меня появилась возможность убедиться в полном совершенстве девушек, подобных тебе, честно признаюсь, я уже не смогу удовлетворяться более мелкими масштабами. И впредь буду проходить мимо иных особ, даже не удостоив их взглядом! Что же касается плоскогрудых и пышнобедрых... — Я презрительно фыркнул. — Отныне их место на кухне!
— Меня так душили сперва смех, а потом икота, что мне просто некогда было подумать о рубашке, — сказала Джеки и бросила взгляд на свою обнаженную грудь. — Ты именно это имел в виду, когда говорил о полном совершенстве, Рик?
— Именно это! — свирепо сказал я.
Она повернулась ко мне и улыбнулась; подернутые дымкой синие глаза Джеки приобрели теплую мягкость ясного летнего неба, а ее улыбка излучала такое тепло, что согревала на расстоянии доброго десятка километров. Я медленно подошел к ней, а она успела скинуть сапожки из телячьей кожи, прежде чем поднялась с кушетки. Наши тела тут же слились в безмолвном объятии, а губы скрепили общий порыв.
Через несколько коротких мгновений Джеки уже стояла рядом со мной в моей спальне, а улыбка ее стала еще ослепительнее, и я мог бы поклясться, что энергии, излучаемой ею, хватило бы на освещение Лос-Анджелеса в течение ближайшей тысячи лет. Но вдруг улыбка стала меркнуть и вскоре вовсе погасла. Я понял: случилось что-то ужасное.
— Проклятая “молния” снова застряла! — заявила Джеки с яростью.
Она сунула за широкий пояс джинсов пальцы обеих рук и рванула изо всей силы. Глаза ее широко раскрылись, но на том дело и окончилось — застежка не поддалась.
— Рик! — взмолилась она. — Они ни на дюйм не сдвинулись с моих бедер. Неужели я до конца дней буду упрятана в эти чертовы джинсы?
— Не волнуйтесь, — успокоил я. — Сейчас все улажу. Я вышел на кухню, взял наиболее острый из двух имевшихся в моем хозяйстве столовых ножей и вернулся в спальню. Почему-то, увидев у меня в руках нож, Джеки издала тихий жалобный визг.
— Если вы ляжете на кровать лицом вниз, — сказал я, — то мне потребуется не больше двух секунд.
— Честно говоря, Рик, — сказала она дрожащим голосом, — я не настолько уж сгораю от нетерпения. Видите ли, если ваша рука дрогнет, у меня останется отметина на всю жизнь.
Тем не менее она покорно растянулась на постели, потом довольно неохотно перекатилась на живот, и на лице ее я успел уловить выражение невинной жертвы, готовящейся принять мученический конец. Сначала я распорол задний шов джинсов. Правда, при этом я чуть-чуть оцарапал ее правую ягодицу, но она завопила так отчаянно, словно я был каким-то чудовищем, вроде ученика маркиза де Сада. Однако пять секунд спустя джинсы распались на две аккуратные половины, которые я без труда стащил с Джеки.
— Сказал же, что все улажу. — Я отвесил ей легкий шлепок по мягкому месту. — Но думаю, теперь нет смысла беспокоиться об этих тряпках.
— Я всегда могу купить новые джинсы. — Она перекатилась на спину и провела по бедрам. На лице ее снова возникла тревога. — А что ты сделал с моими трусиками, Рик?