– Гроза будет. Ливень. Давай Зоя, уводи парня к упаковщикам. И возвращайся, разговор есть. А ты юноша, постарайся не уронить доверие комсорга. Она теперь вроде как твоя крёстная на нашем беспокойном заводе.
Цех упаковщиков представлял собой склад в кирпичной коробке одноэтажной. Со всякими вспомогательными помещениями, раздевалка, туалет, душевая. Склад, как склад, стеллажи, ящики, катушки металлической ленты. Посередине стояли упакованые и запечатанные, стянутые этой самой лентой и опломбированые ящики. Готовая продукция к отправке. Людей было немного, Марина Михайловна объяснила Алексу, что надо делать, наглядно продемонстрировав силу и ловкость. Никто особо не обратил на него внимание, все были заняты. Дело шло быстро и слаженно. Начальник цеха ушла к себе в кабинет, Алекс приступил к работе. На его рабочем столе-верстаке стояла машинка для затяжки ленты коробка гвоздей, молоток и журнал. Сегодня он должен был согласно журнала выбрать из стеллажей, запечатанные в пачки вощеной бумаги застежки-молнии, уложить их в ящики, упаковав в дополнительную крафт- бумагу, вложить перечень и забить крышку. Стянуть лентой ящик и опломбировать. Пломбировщик лежал тут же. На ящике надо было написать адрес и организацию-получатель товара. Вечером (утром, днём) приходила машина и увозила всё по списку на вокзалы и в аэропорты. В магазины по Москве и соседним областям. Погрузкой занималась бригада упаковщиков. А теперь непосредственно о самой бригаде. Пожилой мужчина пенсионер, бывший военный поинтересовался у Алекса о причине его появления здесь, в этом, как он выразился, исправительном учреждении.
– Кой черт понес вас на эти галеры?
Это сказал, спросил в свою очередь Театральный работник. В дальнейшем будем звать его Театрал.
–Чё? Какие галеры? Чё ты несёшь? Можно по человечьи спросить парня? Может, кто объяснит, о чём речь?
Это произнёс лысый дядька с глазками-бусинками и бандитскими манерами.
– Видимо вы хотите знать, зачем я всё-таки попал сюда, высказываясь при помощи аллегории. Я читал Мольера, но спектакль мне больше понравился. Проделки Скопена дают в театре, если не ошибаюсь имени Пушкина на Тверском бульваре. Хотя не уверен. А суть этой фразы про галеры в двух словах в том, что нужны были деньги. И отцу сказали, что его сына якобы похитили стоявшие в порту турки. Он пошёл посмотреть на галеры, там его захватили и требуют выкуп. А слуга Скопен (который всё это и придумал) готов передать эти деньги. И отец, раздумывая, отсчитывает деньги и произносит эту фразу: Кой черт понес его на эти галеры? Эта фраза произносится несколько раз, всегда с разными интонациями. Вот такая фабула. А попал я сюда от скуки и по привычке работать в летние каникулы. Деньги чтобы свои были, у родных не клянчить, с новыми людьми общаться, набираясь уму-разуму. Алекс всё всем объяснил, поинтересовавшись, что в этом заводе под названием Молния, не так. Каждый из присутствующих высказал своё мнение. Всё более-менее разложилась по полочкам, встало на своё место. Бюро по трудоустройству, как оказалось, в основном занимается подбором работы для освободившихся из мест заключения. На нормальную работу их попросту не берут. Государство же в лице этого самого бюро обязано трудоустроить таких лиц. Уволенные по статье за пьянку, прогулы и другие всякие безобразия персонажи, также трудоустраивались через бюро. Бюро по трудоустройству тесно контактировало с органами внутренних дел. И если какой-нибудь умник не хотел работать, отказываясь от предлагаемых вариантов и морочил голову сотрудникам бюро, то вполне мог отправиться в места исправления по статье за тунеядство. В Советском Союзе нельзя было не работать. Бдительные граждане и компетентные органы быстро определяли такого тунеядца на нары. Именно поэтому всякого рода неформалы, поэты-очернители и писатели-правдорубы, весь музыкальный андеграунд, все вынуждены были работать хоть где-то. Кочегарами, дворниками, озеленителями, почтальонами, уборщиками технических помещений. Самые неприятные места -горячие цеха заводов, гальваника и литейка и тому подобные подрыватели трудоспособности и здоровья. Многие известные в народе люди прошли через эти унижения. Один поэт (в будущем Нобелевский лауреат) был выселен из Северной Пальмиры за тунеядство, за то, что писал стихи и вел паразитический образ жизни. На вопрос судьи, почему он не работает, был дан простой ответ. Писал стихи, думая, что это тоже работа. Оказалось, это не так. Вернемся же к бюро по трудоустройству. Основной его контингент-отсидевшие зеки, прогульщики и тунеядцы. Таких как Алекс, желающих подработать в летние каникулы, были единицы. Всё это ему объяснили его новые товарищи по социалистическому труду. Пожилой мужчина пенсионер строил домик на дачном участке, денег на строительство не хватало. Вот и пришлось обращаться к помощи Бюро. Это был молчаливый, спокойный и уравновешенный человек, сознающий эту ситуацию как временную. Был молодой человек лет на 10-15 старший Алекса. Интеллигентного вида с модной тогда в богемных кругах стрижкой, как у Гамлета. Короткая челка и длинные волосы, закрывавшие уши, но не как у панков и битломанов. Очень похожая на знаменитую причёску Мирей Матье. Один в один причёска французской певицы, которую носили многие представители тогдашнего бомонда. Он работал в известном Московском театре осветителем или рабочим по звуку, или и тем и другим. Будучи на гастролях, вся труппа в меру выпивала, но спектакли шли с аншлагами. А этот технический сотрудник театра чего-то там учудил, то ли софит уронил кому-то на голову, то ли ещё какая напасть приключилась. Его предупреждали и не раз, а потом попёрли с работы по статье. В итоге он оказался на Молнии, не в самом жутком месте. Он часто что-то записывал в толстую тетрадь скорописью или шифром. Она лежала тут же на его рабочем месте. И когда в его отсутствии пытались понять, что он пишет, то ничего не разобрали. Это было недели через две после начала работы. Позвали Алекса, который отказывался читать чужой дневник без ведома хозяина. Да и не читай, хоть что-то можешь разобрать? Разобрать было ничего нельзя. Слога и буквы, угадывались кое-какие междометия, в остальном полная белиберда для непосвященного человека. Парень этот театральный вел дневник. Он как-то поинтересовался у Алекса, не являются ли его рассказы о дачном поселке интеллектуальной собственностью? На что Алекс ответил, дескать, рассказы рассказываются, как не каламбурно звучит, чтоб все знали и вместе посмеялись или посочувствовали. В обед, после перекуса, когда Алекс начинал очередной рассказ про очередного известного персонажа, Театрал, будем так его называть, доставал свою тетрадку и начинал записывать что-то из того, о чём говорил юноша. Каждый из бригады нет-нет да делился какими-то своими воспоминаниями. В этот момент в руках Театрала всегда появлялась его заветная тетрадь. Интересно, может в будущем этот человек стал известным (малоизвестным) писателем и в своих повестях или рассказах упоминает об Алексе, его рассказах и всей тогдашней бригаде? Бог знает. Тогда же по наблюдению Алекса он записывал все очень подробно. Вообще, он не производил впечатление работяги-электрика или осветителя. Походка его, как показалось Алексу, была необычно-непривычная. И только лет через двадцать, встречаясь с женщиной, бывшей балериной, Алекс обратил внимание на её необычную походку и вспомнил этого Театрала. Теперь об остальных трёх членах бригады упаковщиков-грузчиков. Бригадиром был Николай, черноволосый простой мужчина без закидонов и бригадирского пафоса. Он довольно редко включал рычаги давления на бригаду. Все всё знали и подгонять никого не надо было. Выпивали в меру, в обед немного и после работы чуть-чуть. Никто никогда не напивался. Коля этот за что-то сидел, может не раз. Жил с женой и сестрой где-то в Чертаново. Жена его приезжала два раза в месяц за авансом и зарплатой, была такая форма сохранения денег. Что-бы мужик не мог пропить всё полученное, жена его получала в бухгалтерии деньги за мужа. Это, как понял Алекс, практиковалось повсеместно на таких предприятиях. Коля был немногословным человеком лет 35-40, детей у них не было. Рассказы его были неинтересны, он любил послушать сам о чём говорят его сотоварищи. Второй персонаж, лысый невысокого роста крепкий борцовской внешности дядька, неопределеного возраста, может тоже лет тридцати-сорока. Назовём его Шнырь. Он всегда бегал за бухлом, иногда брал с собой Алекса от скуки. В его задачу входило организовать стол и провернуть еще кое-какие фокусы. В обед ходили в зверинец буквально ста шагах от проходной завода. На огороженной сеткой рабицей небольшой территории, может, метров десять на двадцать были сделаны стойки со столешницами вдоль забора и посередине высотой по грудь. Как раз чтобы поставить кружки с пивом и разложить рыбку, баранки и картошку в пакетиках. Всем желающим члена