«Любовь! — ничего не поделаешь, ничего не попишешь. В таком духе, в таком разрезе», — сказал бы об этом прискорбном обстоятельстве сам Петр Ильич, если был бы в силах и если бы не ленился его осмыслить.
— Как доехали, Вика? Как Таллин? Да, да… Великолепный город. Город-музей.
Ей хотелось быть светской, легкой, чуть покровительственной. Но присутствие Петра Ильича и экзамен, который она невольно держала перед его дочерью, так ее заняли, что недостало сил сыграть внимание, уверенное забвение себя.
— Петр Ильич, для вас я уже заказала яичницу. И кофе. А для Вики я не знала, что заказать. Хотите сосисок? А папа так ждал, так ждал… Он так волновался.
— С чего бы, собственно?! — взмахнула ресницами Вика. — Меньше ночи езды.
— Нет!.. Вы молоды! Вы не поймете чувство отца.
— Что верно — то верно! Где уж мне? Папа все еще думает, что мне три года! Бот если бы он знал, что со мной случилось в Саянах…
— А что?.. — спросил Петр Ильич.
Вика говорила искренне и очень сердито. Вирлас кивала.
И вдруг Зина не выдержала: оглянулась. И спохватилась. Кроме ее собственных мыслей и чувств и как бы над ними были чувства и мысли Петра Ильича.
— Зачем вы это о Саянах при папе?! Теперь он никогда не будет спокоен за вас.
— Простите, Зинаида Викторовна, но отец толковый человек. Он знает, что это такое — работа географа. Я с ним советовалась, когда поступала на географический. Он просто от меня поотвык. Вот и все дело. А сосиски где? Сейчас съем сосиски папины. Яичницу папину. Потом этот стол. Эту чашку. И эту салфетку. Вот я какая голодная!
Вика была выше Зины на целую голову. Кроме того, — и Петр Ильич отметил это не без некоторого удовольствия, — его дочь производила впечатление сильного и уверенного в себе человека. Ее уверенность была такова, что она ни в малейшей мере не была озабочена тем, что именно о ней подумают другие. Все вокруг как будто было поставлено на службу ей.
Отставив мизинец, отхлебывая с ложечки остывший кофе, Вирлас подробно рассказывала, какое приглядела платье для Вики. Вика сосредоточенно рассматривала ее, и трудно было понять, глядит ли она на Вирлас потому, что ей интересно слушать о платье, или просто из вежливой благодарности.
— Ты любишь красивые платья? — без обиняков и желая смутить ее, спросил Петр Ильич.
— Еще бы! У меня очень сильно развито эстетическое чувство. Например, до того, как я перешла на второй курс, я никогда не дружила с девочками, у которых нога больше тридцать пятого номера. Кстати, Зинаида Викторовна, дайте мне, пожалуйста, зеркало. Спасибо. (Она повернулась в профиль, притворяясь, что очень внимательно разглядывает себя.) Благодарю. Так вот, раньше я никогда не дружила с девочками длинней тридцать пятого номера. А теперь… Что делать, что делать! Возраст. Сдаемся с возрастом.
Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Вздохнув, она продолжала жевать сосиски.
Первым расхохотался Петр Ильич. За ним — Вир-лас. Она глядела на Вику с удивленным восхищением. Чего бы она не дала, чего бы не сделала, чтобы, оставшись наедине с отцом, эта бровастая, сильная девушка сказала ему: «А она славная, эта твоя сотрудница». (О том, чтобы Вика сказала: «Как она хороша!» — Вирлас не смела и мечтать. Возраст лишил ее умения мечтать бесплодно. За каждой мечтой человека, перевалившего за тридцать, стоит хоть малая реальность сказки.)
«Когда мы останемся вдвоем, она задаст-таки тебе на орехи! Обязательно спросит: Папа, она сумасшедшая?» — злорадно думал Петр Ильич.
— Сейчас я тебя провожу в гостиницу, ты отдохнешь, Вика… А мы с Зинаидой Викторовной съездим на завод.
— Какой такой завод? — спросила она, приподняв брови. — Ты же писал, что в отпуске!
— Да, да… Вот в том-то и дело, — вмешалась Зина. — Ваш папа выбрал Таллин для отпуска из-за гроттита… А сам — до того утомлен, до того утомлен…
И вдруг, взглянув на Петра Ильича, она осеклась… Вспомнила, что он убеждал и убедил дочь приехать в Таллин, чтобы провести с ней отпуск именно здесь, в одном из красивейших городов мира. Убеждал и убедил ее, пловчиху, спортсменку, что Балтийское море у берегов Таллина нисколько не хуже, чем Черное или, скажем, Азовское… Не для себя, а для нее он выбрал Таллин. Ради тех радостей, которые может доставить ей.
И вдруг она, Зина, проговорилась, что в Таллине есть какой-то гроттит… Значит, выходит, он совместил гроттит и Вику?! Не нашел двух месяцев за два года, чтоб полностью отдать их дочери?
Зина не смела поднять от скатерти глаз, чтоб не встретиться взглядом с сердитыми глазами Петра Ильича.