— Зинаида Викторовна, а что это такое — гроттит?
— Видите ли… Наша мастерская приступает к проектам городов Заполярья… Городов с искусственным климатом… — принялась, заикаясь, объяснять Зина. — И вот Петр Ильич надеется, что гроттит… А изобретатель гроттита — инженер Гроттэ… Одним словом, этот завод в Эстонии. В Таллине. (Голос Зины упал. Она поняла, что выдала Петра Ильича, и продолжала, бедняга, сама не слыша, что говорит.) Видите ли, Вика… Первое для нас — это материал. Нельзя проектировать, не ориентируясь твердо на выбранный или заданный материал. Стало быть, надо добыть, найти этот материал. Быть уверенным в материале…
— Ну еще бы! — ответила Вика, подняв на нее смеющиеся глаза.
Выйдя из кафе, Зина вырвалась вперед и побежала к стоянке такси — занимать очередь.
— Папа, — задумчиво сказала Вика, когда они остались вдвоем, — а она недурна… Она совсем недурна…
— Я рад, что Зинаида Викторовна тебе понравилась. Она отличный человек.
— Папа, — сердито сказала Вика, — ты передо мной не обязан отчитываться. Не нравится? Совсем?.. Ну что ж. Не подставлять же свою голову под топор.
— Вика!
— Бедняга она, бедняга! Ходит прямо с содранной кожей. Таких, наверно, не часто любят.
— Вика, как ты можешь так говорить о женщине? О человеке? Ведь это унижает ее.
— Ладно, ладно. Я выпущу стенгазету, вывешу ее у нас в номере, назову ее: «Добряки». И ты у меня появишься на первой полосе. Фотография и подпись: «Он ей сострадал». Ой! Голуби! Гляди: клю-ют. Как жалко, что я не захватила с собой хлеба!..
• Глава пятая •
В захламленном углу заводского двора, разговаривая с кем-то, стоял высокий, широкий в плечах человек. Его спина выражала раздражение.
— Бенжамен Гугович! — тихо позвала Зина.
Он быстро и энергично повернулся на ее оклик.
Так вот он какой, этот инженер Гроттэ!..
Светлые волосы, стриженные ежиком. Рост гиганта. Сутулые плечи, странно, наотмашь скошенные книзу. Мягкая медвежья неуклюжесть большого плотного тела.
— Здравствуйте, Зинаида Викторовна! Вы точны. Очень рады вас видеть. — И он широко развел свои огромные руки.
…Короткий и вместе пристальный взгляд в сторону Петра Ильича, — взгляд человека, мимо которого проходит множество людей. Полнощекое и подвижное лицо с чуть выдающимися вперед губами чем-то неуловимо напоминает лицо светлокожего и светловолосого негра.
— Глаголев.
— Гроттэ.
И они втроем пошли через заводской двор, перешагивая через горы песка.
Земля во дворе была завалена плитами из отбракованного гроттита; воздух — пронизан пылью гроттита и тихим шумом, непрерывным и четким, как далекое биение огромного человеческого сердца. Это дышали невидимые машины. Они выбрасывали гроттит.
— Проходите, пожалуйста. Вот сюда. В эту дверь…
…Четыре стола стоят по углам небольшой комнаты, где работает Бенжамен Гроттэ. У столов какие-то молодые люди.
(На этом заводе все исходит, так надобно понимать, из понятий практичности: «нужно» или «не нужно»? Гроттэ, вероятно, не то чтобы скромен, — такие понятия, как скромность или нескромность, отчего-то не шли к этому громадному человеку, — он как бы вне этих категорий. Так что же он? Ах, да… Это называется быть человеком дела.)
Петр Ильич знал, что Гроттэ любимец газетчиков. В противовес другим ученым, — разве что очень уж честолюбивым, — он не опасался технической безграмотности корреспондентов (он не был мелочен). «Газеты— это хорошо, это пропаганда…»
И вот десятки газет встали на защиту его изобретения. Достоинства нового строительного материала бросались в глаза. Но косность, что ли, до сих пор сужала сферу его применения. Гроттит Бенжамена Гроттэ жил нелегально, как непрописанный квартирант, снимавший угол у недоброй, сварливой хозяйки.
…«Удивительный человек», — думал Петр Ильич, разглядывая серьезное, полнощекое лицо молодого ученого, который слушал Зину, сидя в кресле у письменного стола и глядя на нее с высоты своего большого и странно заметного роста. В выражении его глаз, в том, как он кивал ей время от времени, в полноте и крупности выступающих вперед губ, в тяжести щек и непередаваемой мягкости лица угадывался человек учтивый, уважительный к зависящим от него людям.
— Ну, вот, — сказала Зина, — теперь вы знакомы. Я оставляю вас. Пойду взгляну на новые дробилки.
Ушла, упорхнула, оставив на столе перчатки и сумку.
Пусть хоть этот дурацкий кошель маячит у Петра Ильича перед глазами. Ушла, но вернется. И не все относятся к ней, как он, Петр Ильич! Он не должен этого забывать.