— А я че говорила! — подняла Катерина вверх указательный палец. — Хмырь проклятый! Навязался на нашу шею… В сорок пятом откуль-то приперся… И тут как ровно ждал, ворюга полосатая! С хорошим человеком на одной улице в городе всю жизнь проведешь — не встренешься, а с таким… таким угрем, будто магнитом…
У Витьки горели щеки. Хорошо, что было темно и никто не мог заметить его пылающего лица. «Вот это постарался — сам привел, даже принес на своей спине вора. Сволочь! А за пельменями бегал так искренне… А денег-то взял не рубль, не два, а все. Как сейчас мать будет рассчитываться с колхозом. Гад ползучий! Увидеть бы сейчас тебя, посмотреть в твои воровские шары… Да что посмотреть, кулаком… У-у, гнида».
— Далеко он уйти не успел, — сказал спокойно Астахов. — И я даже могу предположить — куда. На железнодорожную станцию. Чтоб продолжить «путешествие», коль стал таким богачом. Я поеду.
— Я с вами, — тихо попросила Ефросинья Петровна.
— Хошь обижайся, хошь нет, Фрося, а я не составлю вам компании. И не потому, что спать хочу и домашняя работа ждет, нет. Прихлопну с ненароку этого полосатика! — И Катерина так грохнула огромным кулачищем по радиатору ЗИСа, что радиаторная пробка, красивая и высокая, оказалась сплющенной.
— Пробка не виновата, — заметил Катерине Астахов.
— А я поеду! — громко заявил Витька. — Я с ним поговорю!
— Нет! — резко бросила ему мать. — Завтра, вернее, уже сегодня, в школу. Справимся и без тебя.
— Милиционера прихватите в районном отделении, — посоветовала Катерина, вытаскивая из кузова брезент. Астахов может не скоро вернуться, а брезент в колхозе единственный, нужен для утренних дел. Акт составьте, все чин чином, если, конечно, найдете…
— Найдем, — уверенно сказал Астахов. — Кроме как на «железку», ему некуда податься… Поехали, Ефросинья Петровна!
Развернувшись, ЗИС резво пошел в сторону железнодорожной станции.
Витька зашагал домой. Хотелось плакать не от сумасшедшего дня, не от усталости, нет, а от чего-то необъяснимо гадкого…
Как и предполагал Астахов, дальше «железки» Гудрон не ушел. Не успел уйти. Впервые в своей жизни решил честно проехать, не «зайцем» и не в вагонном ящике, а с «плацкартой». Купил билет, тоже впервые. И преспокойно улегся на жесткий диван с тремя красивыми буквами — МПС. Сумку с деньгами спрятал под рубашку, благо была она планшеткой, плоской, будто специально приспособленной для того, чтобы ее можно было удобно прятать. Долго рассматривал красивые буквы, потом незаметно для себя заснул.
Проснулся от разговора. Видит, стоят перед ним та самая продавщица, что торговала на базаре капустой, и шофер. Деньги считают. Вскочил. Но на плечо легла костистая рука Астахова.
— Отдыхай, отдыхай…
Сел, осмотрелся. Вот влип, как кур в ощип. Справа — стена, слева — стоят эти двое. За спиной стена. Прямо окно, но на нем решетка. Видимо, раньше у этого оконца касса помещалась.
— Не считайте, — сказал Гудрон, протягивая билет. — Вот только и потратил…
— Спасибо за откровенность, — поблагодарил его Астахов.
«Нет, мимо этого верзилы не проскочить — руки у него длинные, да и сильные… Интересно, бить будут?!»
— Оплошал, — продолжил Гудрон. — Захотелось честно проехать, как все люди, с билетом, на пассажирском…
— Это хорошо, коль на честность потянуло, — снова заметил Астахов.
Подошел к кассе и протянул билет.
— Девушка, возьмите, пожалуйста, товарищ раздумал ехать…
Заспанная кассирша недовольно проворчала:
— Задумал-раздумал, нечего делать, так дрыхли бы…
Но билет взяла и деньги вернула.
«В милицию сдадут… Рвануть, что ли, женщина все равно не удержит… Если верзила у кассы не перехватит… Ночь темная…»
Пока раздумывал, Астахов снова перекрыл своим длинным телом последний путь отступления.
— Ну, вот что, «пу-те-шественник», мы с Ефросиньей Петровной посоветовались и решили тебя в милицию не сдавать…
«Значит, бить будут…»
Инстинктивно Гудрон втянул голову в плечи.
— Поехали, — сказал Астахов, показывая на дверь.
— Куда?
— Домой.
— Нет у меня дома…
— Будет.
— В детдом, что ли? Так из шести я сбежал…
— В Черемховку. Вот Ефросинья Петровна, учительница, так сказать, в отставке, согласилась тебе в учебе помочь… Сначала дома позанимается, потом пойдешь в… В каком классе-то шибко грамотным стал?
— Не помню.
— А ты постарайся.
— Кажись, в третьем…
— Прекрасно, начнешь с четвертого. Правда, при твоих габаритах пора бы уже в университет поступать, но ничего… Начнешь с четвертого. Ефросинья Петровна у нас как раз «начальная» учительница. Идем-идем…