Порушив стаканы, Витька, словно футбольный мяч, покатил мимо «машинного» ряда пустой бидон. Всю горечь и обиду за погубленный Смородинный колок, казалось, он вкладывал в эти удары. Бидон переворачивался, гремел, а Витька все поддавал и поддавал в его покатые сытые бока разбитыми передками сапог, не ощущая, что пальцы ног от ударов раскровенились и онемели.
У самых ворот нарушителя порядка спокойно ждал милиционер Печников.
— Сам пойдешь в отделение или за руку взять? — спросил Печников удивительно мягким грудным голосом, по-приятельски спросил, словно предлагал всего лишь прогуляться по свежему воздуху.
Витька осмотрел милиционера: ноги длинные, как ходули, от таких трудно убежать. Руки тоже длинные и цепкие, как клешни; возьмет, словно в замок закует.
— Сам пойдешь или за руку взять? — повторил Печников.
— Сам, — сказал Витька.
Печников повернулся и, заложив руки за спину, зашагал впереди, словно он был арестован, а не Витька. Шагал не быстро, но крупно, не оглядываясь и не проверяя, идет ли за ним задержанный. Он был уверен — да, идет. Такая была способность у милиционера Печникова — чувствовать спиной.
— Объясняй, — сказал Печников, — что, как и почему?
За Витькой семенила Марь-Васишна. Она и пустилась в объяснения.
— Фулиган он первостатейный, товарищ гражданин начальник! Этта в школе че устаканил: у ергографического шара полюсы местами переменил. На место южного пришпандырил северный.
— Зачем? — все так же неторопливо и ровно, продолжая вышагивать, спросил Печников.
— Вот и я говорю — изнахратил-спортил всенародное имущество государственное, а к ответу не был призван, потому как сама мать — учителка, потачку дает…
— Я у матери сейчас не учусь, — сказал Витька.
— Все одно, было дело с шаром? Было!
Печников в первый раз замедлил шаг и повернулся всем телом:
— Это Ефросинья Петровна, что ли?
— Она самая! — ответила Марь-Васишна. — Я не я, седелко с кистью!
— Ефросинью Петровну я хорошо знаю, — сказал Печников. — Я в свое время у нее четыре класса дуплетами кончал, в смысле, в каждом сидел по два года.
Марь-Васишна совсем повеселела.
— Моему Борюньке тоже третьего года прописала осенние…
— Значит, заслужил, — сказал Печников. — Ефросинья Петровна — справедливая женщина, напраслину ни на кого не возведет.
— Дак и я это самое… — поперхнулась Марь-Васишна. — А по веснам че устраиват?! Уроки в поле да в лесу проводит! Рассадит учеников-робят по пенькам, точно зайцев, и ну им урок рассказывать про березу, про ежа, про пшенису и ишо бог знат, про каку невидаль… Разве это законно?
— О законности не сужу, — во второй раз всем телом повернулся Печников, — но что хорошо, то хорошо. Я и сам помню эти уроки в Смородинном колке. Хорош лесок! Ох как хорош!
— Помер он, — тихо сказал Витька.
— Кто? — не понял его слов Печников.
— Смородинный колок помер.
— Как так?
— А вон она, — Витька кивнул на Марь-Васишну, — всю его кровь выпила. Она ведь не морсом торговала сегодня, а березовым соком.
— Свидетели есть? — спросил Печников.
— Есть.
— Кто?
— Я.
— А еще?
— В пыжиковой шапке там один. Но я не знаю, кто он…
— Я тоже не знаю, — оказал Печников.
— Есть свидетели! — внезапно останавливаясь, проговорил Витька. — Березы!
— Это потерпевшие на языке юриспруденции, — охладил его пыл Печников.
— Ну тогда небо, земля…
Марь-Васишна как-то незаметно стала замедлять шаги. Не оборачиваясь, Печников заметил:
— Гражданка, не отставайте!
Под ногами запел «скрипучий асфальт», который вел прямо в милицейский участок.
Витька сладко спал на деревянном топчане, когда в отделение вошла Ефросинья Петровна.
— Здравствуйте!
— Здравствуйте! — поднялся навстречу ей Печников.
— Что-нибудь натворил?
— Ничего страшного. Да вы присаживайтесь, Ефросинья Петровна.
— А вы…
— Правильно: Печников Калина Сергеевич.
— Вы у меня учились… и…
— Тоже правильно, — улыбнулся Печников. — Каждый класс кончал дуплетом. Так что я считаю свое образование восьмилетним.
— Так что же наделал мой сын?
— Ничего, в общем-то, погорячился парень малость. Да как тут не погорячишься… Я бы и сам, если бы не был в форме… Вот что я установил в результате опроса…
Печников заглянул в листы протокола.
— Гражданка Марья Васильевна Сиренчикова путем сбора березового сока порушила деревья в Смородинном колке.